Бенони (пер. Ганзен)

Да, и Левіонъ изъ Торпельвикена больше не приходилъ, а онъ былъ послднимъ кліентомъ. Когда сэръ Гью зашелъ заплатить ему за право ловли и въ ныншнемъ и въ прошломъ году, Левіонъ, наконецъ, взялъ деньги. Тмъ, казалось бы, и долгой тяжб конецъ. Нтъ, Левіонъ все-таки пошелъ на другой день къ адвокату Аренцену спросить въ послдній разъ:- Правда ли, что у насъ остался судъ повыше? — но Аренцену ужъ не хотлось больше утруждать себя, разводить переписку по этому длу, и онъ отвтилъ Левіону:- Все, что можно было сдлать, сдлано; больше ничего не остается.

Несчастный Николай Аренценъ опускался все больше и больше. Пока погода стояла еще довольно теплая, онъ не длалъ особенной разницы между днемъ и ночью; возвращаясь домой со своихъ прогулокъ, онъ валился на кровать, не разбирая, какое время дня или ночи. Его лнь становилась ужасающей, переходя въ упорство, въ энергію. Разъ онъ цлую недлю не раздвался, не разувался, засыпая гд попало. Онъ не стснялся жены; было изъ-за чего ему ломаться передъ нею! Они вдь были женаты уже полтора года; успли приглядться и прислушаться другъ къ другу за эти пятьсотъ сутокъ слишкомъ. Изучили одинъ другого такъ основательно, что напрасно было бы надяться удивить другъ друга какой-нибудь варіаціей вчерашняго дня.

— Пожалуй, я могъ бы пристроиться у почтаря Бенони въ лавк,- сказалъ разъ молодой Аренценъ въ припадк безнадежности. — Теперь передъ праздниками торговля бойкая, требуется много рукъ.

Но Роза воспротивилась и этому. У нея была основательная причина страшиться за мужа, если бы ему открылся доступъ къ нкоторымъ стойкамъ въ Сирилуяд.

— Ну, это ты не въ серьезъ, — сказала она. — Не къ лицу, я думаю, адвокату стать лавочнымъ молодцомъ.

— Да, чортъ побери, что же мн по-твоему длать? — сердито закричалъ онъ. — Въ прошломъ году ты тоже не дала мн пристроиться въ судьи на рыбныхъ промыслахъ.

Въ прошломъ году было дло другое, — тогда они были новобрачными, и Николай только что такъ блестяще началъ свою адвокатскую дятельность. О, разница была неизмримая. И Роза отвтила:

— А теперь теб нельзя взять такое мсто?

— Взять! Ты думаешь, такое мсто остается только придти да взять?

— Ну, попросить о немъ.

— Я просилъ, — сказалъ молодой Аренценъ, — да не дали; мое прошеніе отклонили. Я не такъ зарекомендовалъ себя въ качеств адвоката, чтобы могъ попасть въ судьи. Вотъ и знай теперь.

Молчаніе.

Молодой Аренценъ продолжалъ:- Нкоторымъ везетъ въ жизни… ну, да не стоитъ говорить объ этомъ. Везетъ такъ, что жизнь является имъ блоснжнымъ ангеломъ. Ко мн она тоже подошла ангеломъ, да сразу и принялась ласкать меня скребницей.

Молчаніе,

— Я никогда не отрицалъ, — началъ онъ снова, — я никогда не отрицалъ, что почтарю Бенони по плечу поставить хоть дв голубятни. У него хватало на это средствъ и раньше, а теперь и подавно. Я только отрицалъ, что почтарь Бенони пара теб. Но насчетъ этого я, быть можетъ, ошибся.

— Не понимаю, за что мн приходится расплачиваться такъ, — печально отозвалась Роза.

— Да и гд же теб понять! — отвтилъ онъ. — И къ чему мн въ сущности говорить объ этомъ, разъ собственно не теб бы расплачиваться? Но, однако, и мн-то за что расплачиваться? Съ какой стати вообще все это?

Они много разъ и прежде вдавались въ такіе вопросы; тутъ не было ничего новаго; все было имъ знакомо до тошноты. Теперь онъ кончилъ тмъ, что заговорилъ немножко ясне, стараясь подыскать слова иного рода:

— Значитъ, я загубилъ твою жизнь, мамочка Роза; вотъ оно что. Всю твою жизнь.

На это она ничего не отвтила, но присла къ окну и стала глядть на море.

Однако, не мшало бы ей отозваться хоть словечкомъ! Не приняла же она въ серьезъ того, что онъ сказалъ? Ужъ во всякомъ случа, если онъ загубилъ ея жизнь, то и она его, коли на то пошло. И чего ей было усаживаться тамъ въ сторонк? Или она думаетъ, что онъ долго будетъ разговаривать въ этомъ новомъ дух? Онъ всталъ и застегнулъ свою куртку.

— Ты уходишь?

— Да. Что мн тутъ длать?

Молчаніе.

— То-то и есть, что теб надо бы побольше заниматься дломъ, да поменьше уходить изъ дому.

Въ этихъ словахъ во всякомъ случа не было ничего новаго; онъ слышалъ ихъ сотни разъ. И столько же разъ возражалъ на нихъ, а она все твердила свое. Просто хоть лопни!

— Ты знаешь, какого я мннія на этотъ счетъ, — сказалъ онъ. — У тебя все на ум полушкалики. А мн нипочемъ выпить хоть дв бутылки заразъ. Я разъ заложилъ за галстухъ дв бутылки водки да еще сколько-то стаканчиковъ пунша, да! И — ни въ одномъ глазу. Такъ вотъ видишь, будь у меня дло, я могъ бы отлично справиться съ нимъ, невзирая ни на какіе шкалики. Не въ нихъ суть, она лежитъ гораздо глубже. Да и чего тутъ, я отлично могу сказать въ чемъ она: въ томъ, что лучше бы намъ всю жизнь оставаться женихомъ и невстой. Вотъ въ чемъ. Не надо бы намъ вовсе жениться!

— Очень можетъ быть, — сказала она.

Эта предупредительность съ ея стороны была для него новостью. Прежде она никогда такъ не соглашалась съ его разсужденіями. И онъ какъ будто увидалъ въ этомъ выходъ для себя. Господи Боже, повяло свжимъ воздухомъ! И онъ сказалъ живо, даже прямо съ радостью: