«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

И с дивной легкостью меж тем летает он
Вослед Бовы иль Еруслана
То Рим его зовет, то гордый Илион,
То скалы старца Оссиана. (1832; III, 286

)

Таким образом, замысел «Бовы» довольно последовательно проходит у Пушкина через все этапы творчества: 1814 год (отрывок из поэмы), 1822 год (наброски поэмы) и 1834 год (наброски сказки). В 1828 году он вспоминает об итальянской сказке в <Ответе на статью в «Атенее» об «Евгении Онегине»>: «Людская молвь и конский топ. (Выражение сказочное. Бова Королевич)» XI, 72.

После появления «Руслана и Людмилы» современники Пушкина уловили связь этой сказочной поэмы с фольклором, в том числе и европейским. Не случайно автор восторженной рецензии в журнале «Невский зритель» (июль 1820) пишет: «Теперь можно надеяться, что у нас расплодятся и бовы Королевичи и Ильи Муромцы»[811].

В черновом варианте песни второй «Евгения Онегина» говорилось, что няня на ночь рассказывала Ольге Лариной сказку про Бову (VI, 288). В письме П.Вяземскому из Михайловского (1825) Пушкин критикует суждения Н.Полевого об итальянской литературе: «В Италии кроме Dante единственно не было романтизма. А он в Италии-то и возник. Что ж такое Ариост? а предшественники его, начиная от Buovo d’Antonio до Orlando Inamorato?» (ХIII, 184)

Осенью 2003 года, во время поездки на Сицилию, мы с Галей посмотрели в маленьком, почти домашнем, кукольном театре Opera di Pupi в окрестностях города Катания, у подножия вулкана Этна, замечательное представление. Его сказочный герой отважно единоборствует с неверными. Это напоминало упомянутый выше пушкинский конспект, относящийся, правда, к другому итальянскому острову: «Бова в Сардинии сражается с сарацинами, часть избивает, часть обращает в христианство».

«Свой дух воспламеню Петроном, Ювеналом…»

На полке за Вольтером

Виргилий, Тасс с Гомером
Все вместе предстоят

Пушкин «Городок»

С итальянской темой у Пушкина самым естественным образом связана тема Древнего Рима. Пушкин прекрасно чувствовал эту преемственность культур. Набрасывая для «Современника» рецензию на работу С.П. Шевырёва «Об истории поэзии», Пушкин заметил: «История поэзии явление утешительное, книга важная!». И далее емко выделил главное, что отразил автор, в частности, в «истории западных словесностей»: «В Италии видит он чувственность римскую, побежденную христианством – обретающую покровительство религии – воскресшую в художествах, покорившую своему роскошному влиянию строгий кафолицизм и снова овладевшую своей отчизною» (1836).

Публий Овидий Н а з о н (43 до н.э. – ок. 18 н.э.) – один из самых выстраданных и понятых Пушкиным римских поэтов. Овидий был его постоянным спутником с юных лет и до последних дней. «Златой Италии роскошный гражданин», сосланный в 9 г. н. э. императором Августом к берегам Черного моря (в город Томы, в устье Дуная), на окраину Римской империи, испытал ту же горечь изгнания, что и его русский собрат, разделивший схожую судьбу много веков спустя. Этим же мотивом проникнут рассказ старого цыгана в поэме «Цыганы»:

Царем когда-то сослан был
Полудня житель к нам в изгнанье… (1824; IV, 186

)

Послание другу Евгению Баратынскому помечено «Из Бессарабии»: «Еще доныне тень Назона // Дунайских ищет берегов…» (1822). В письме другому другу – Н. Гнедичу Пушкин, описывая край своей ссылки, снова обращается к судьбе римского поэта:

В стране, где Юлией венчанный
И хитрым Августом изгнанный
Овидий мрачны дни влачил;
Где элегическую лиру
Глухому своему кумиру
Он малодушно посвятил… (1821; II, 170

)

Этот же мотив звучит в обращении к Чаадаеву:

В стране, где я забыл тревоги прежних лет,
Где прах Овидиев пустынный мой сосед… (1821; II, 187

)

Еще в «Онегине» Пушкин объяснил читателям, что формальной причиной ссылки Овидия

…Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей. (VI, 8

)