«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Эту особенность итальянского языка Пушкин замечательно почувствовал и культивировал трепетное чувство восхищения перед итальянским языком в своем кругу. Виктор Листов в одном из болдинских докладов подметил, что Пушкин «окружил “итальянским ореолом” свое общение с обитателями Тригорского, создал некую “итальянскую игру”, быстро захватившую барышень. Они изучают итальянский, садятся к фортепьяно с нотами Россини, которые для них выписал Пушкин (ХIII, 114, 532); сам поэт пишет в одном из писем о романсе “Венецианская ночь” в “небесном” исполнении Анны Керн на мотив баркаролы (ХIII, 189), – отмечает Листов и добавляет: “Язык Петрарки и любви” громко звучит на Тригорском холме»[877].

Уточним, что упомянутое письмо, адресованное П.А. Плетнёву, Пушкин заканчивает итальянской фразой: «Questo и scritto in presenza della donna, come ognun puo veder. Addio caro poeta. Scrivete mi, vi prego. Tutto il vostro…» (Это написано в присутствии этой дамы, как каждый может увидеть. Прощайте, дорогой поэт. Пишите мне, прошу вас. Весь ваш…) Несколько позже, 14 сентября того же года, Пушкин кончает письмо П.А.Катенину словами: «Addio, poeta, a rivederla, ma quando?»[878] (Прощайте, поэт, до встречи, но когда?).

«Мы пели романс Козлова на голос “Benedetta sia la madre”, баркаролы венецианской, – вспоминала А.П.Керн, – Пушкин с большим удовольствием слушал эту музыку». Здесь же Анна Петровна сообщила, что они с женой Дельвига Софьей Михайловной занимались итальянским языком[879].

Пушкин, конечно, знал об этих занятиях и в письме к другу, написанном при Анне Керн, специально вставляет иноязычный текст. Это тоже является частью «итальянской игры». Так же как и постоянство, с которым Пушкин шутливо именует Александру Осиповну Смирнову-Россет на итальянский манер «черноокая Россети», имея в виду ее смуглость и «средиземноморский» облик. Действительно, ей очень шли итальянские костюмы на балах и в домашних спектаклях. А может быть, это прозвище перенес на нее Пушкин, вспоминая свою кишинёвскую «минутную любовь» (выражение П.И. Бартенева), прелестную Каллиоппу Россетти, дочь, правда, не итальянского, а греческого иммигранта, пушкинского знакомого по бессарабской ссылке (1822–1823).

В 1826 г. Анна Николаевна Вульф, участница «тригорского кружка», сообщает Пушкину из Малинников (оригинал по-французски): «Начну заниматься итальянским языком, хотя и очень сердита на вас, все же думаю, что мое первое письмо будет к вам mio delizie (прелесть моя, искаж., ХIII, 230)». Аннет делает успехи в итальянском и вскоре уже в состоянии завершить свое французское письмо следующей интимной припиской: «Ti mando un baccio, mio amore, mio delizie (Шлю тебе поцелуй, любовь моя, прелесть моя, ХIII, 281)». При этом французское обращение «вы» заменяется в итальянской фразе на фамильярное «ты». По воспоминаниям Н.С. Киселева, зимой 1826– 1827 годов Пушкин, бывая в доме Ушаковых, просил Ел. Н. Ушакову «петь ему итальянские арии»[880].

Известно, какое значительное место в «почтовой прозе» Пушкина занимают письма к жене. Он и её вовлекает в итальянскую игру, вставляя итальянские словечки, нежные признания в русские и французские фразы своих писем.

Итальянские слова (конечно, без перевода) встречаются и в письмах к Пушкину Прасковьи Александровны Осиповой. Сам Пушкин использует их в своих посланиях к Катенину, Вяземскому, Е. Воронцовой, Рылееву, Бестужеву, В. Вяземской и другим адресатам.

Среди возможных участников «итальянской игры» нельзя не назвать и дядю поэта Василия Львовича Пушкина, который, получив прекрасное образование, знал не только французский язык и литературу, но и латынь, итальянский и немецкий. Эпистолярное наследие поэта, в частности, адресованные ему письма – одно из свидетельств знания Пушкиным итальянского языка. В них встречается немало итальянских словечек и выражений. Трудно предположить, что подобные вкрапления, имеющие смысловую нагрузку, предназначались бы для человека, итальянским языком не владевшего. Яркий пример: письма графа Миньято Риччи, композитора, певца-любителя, одного из первых переводчиков Пушкина. Во втором письме (от 1 мая 1828 г.) Риччи восклицает (подлинник по-французски): «Как благодарен я Вам, г-н Пушкин, за любезное и поистине лестное письмо… Вы прочли мои стихи глазами человека большого таланта» (ХIV, 16). Добавим: глазами человека, понимающего итальянский текст, в данном случае – перевод собственных стихов.