«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Интересно, что и современное нам восприятие оперного искусства не намного отличается от канонов пушкинского времени. Вот что пишет, например, известный английский музыковед Питер Гэммонд в ироническом эссе «Опера. Притворись ее знатоком»: «Поскольку оперу изобрели итальянцы, то и все важнейшие термины были пущены в оборот на их языке… Облегчает положение тот факт, что большинство оперных терминов и понятий всем хорошо знакомы и фактически не нуждаются в переводе. То же самое можно сказать и о большинстве итальянских и французских опер, которые обычно восходят к имени, роду деятельности, конфессии и т.п. главных персонажей – «Тоска», «Сорока-воровка»… Называть оперы предпочтительнее на языке оригинала, и если это столь известные всем и каждому произведения, как «Волшебная флейта», «Свадьба Фигаро» или «Севильский цирюльник», то произносить названия полностью даже неприлично…»[862].

Подчеркнем, что даже такой всемирно признанный «театральный» возглас, как итальянское «браво!», Пушкин применял в зависимости от рода – мужского или женского, с учетом требований итальянской грамматики. В «Каменном госте» одобрительные возгласы обращены к Лауре: «О brava! brava! чудно! бесподобно!» (VII, 145). Первые слова написаны в женском роде, с окончанием на «а». При этом в одной из редакций «Езерского», говоря о себе, поэт в аналогичном тексте употребляет окончание мужского рода:

Свищите мне, кричите, bravo
Не буду слушать ничего. (V, 411

)

Явно театрального происхождения и часто встречающаяся в драматических, эпистолярных и критических текстах Пушкина ремарка «а parte» / «в сторону» / (см. «Скупой рыцарь» (VII, 119), заметку <«О трагедии»> (ХI, 39, 308), письмо Н.Н. Раевскому-сыну (ХIII, 197). «Я нигде не бываю, кроме в театре», признавался Пушкин в упомянутом нами письме брату из Одессы (25 августа 1823 г.).

Выбирая эпиграф к трагедии «Каменный гость», Пушкин останавливается на итальянской цитате из оперы «Дон Жуан»:

L e p o r e l l o. O statua gentilissima
Del gran’Commendatore!..
…Ah, Padrone!

Don Giovanni

Л е п о р е л л о: О преславная статуя
Великого командора!
Ах, хозяин!

Дон Джованни (VII, 135, 384

)

Американская пушкинистка Антония Глассе в своем новейшем оригинальном комментарии к «Графу Нулину» пишет о пушкинском увлечении итальянской оперой. И делает сенсационное открытие: она убедительно доказывает (с нотными цитатами), что «охотничье» вступление к поэме Пушкина («Пора, пора! рога трубят…», V, 3) в музыкальном плане навеяно увертюрой к опере Джоаккино Россини «Турок в Италии» (1814). Эту оперу давали в ряде российских театров, в том числе в Одессе[863].

«Счастливой лени верный сын»

Лень-матушка вперед нас родилась.

Пословица

Пушкин словно вслушивается в звучание итальянского языка, любуется им, проговаривает каждое слово, ловит его на кончик пера… В конце 1824 года в письме Дельвигу из Крыма, опубликованном впоследствии отдельно в «Северных Цветах на 1926 г.», Пушкин вспоминает: «<…> я тотчас привык к полуденной природе и наслаждался ею со всем равнодушием и беспечностью неаполитанского Lazzarono(i)» (ХIII, 251). Обратим внимание на окончание итальянского слова «лентяй, ленивец, бездельник». Черновик письма носит следы поиска: Lazzarono, Lazzaroni (VIII, 437; IV, 175). Пушкин вспоминал, искал нужное окончание; но не нашел (правильно – Lazzarone). «Это была лишь маска поэта-ленивца, отдыхающего от творчества и житейских волнений, – отмечено в одном из исследований. – На самом деле, он в Гурзуфе набросал вчерне несколько стихотворений, начал работать над поэмой “Кавказ”, написал “Замечания на черноморских и донских казаков”, читал А.Шенье и Вольтера, занимался с Раевским английским языком»[864].

Итальянское словечко Пушкину не могло не понравиться, оно так соответствовало его представлениям о южной жизни! И не только о южной. Вспомним слова из письма Чаадаева Пушкину (1831): «Г-н Нащокин говорил мне, что вы изумительно ленивы»[865].

В.А. Жуковский писал про Пушкина в «Арзамасе»:

Сверчок, закопавшись в щелку проказы,
Оттуда кричит, как в стихах: я ленюсь…

Директор Лицея Е.А. Энгельгардт делится своими наблюдениями: «Ах, если бы этот бездельник захотел заниматься, он был бы выдающимся человеком в нашей литературе».

А.И. Тургенев, по его собственным словам, ежедневно бранил Пушкина «за леность и нерадение…». Пушкин и сам знал за собой эту сладостную лень: