«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

А ровно через год, в марте 2004 года, я передал как бы продолжение этой информации: «Сандалии и головные уборы, украшения и маникюрные приборы: эти предметы выставлены на площадке археологических раскопок легендарного города Помпеи, где можно совершить путешествие в мир античного дизайна. “Моды, обычаи и красота в Помпеях и окрестностях” – выставка с таким названием принимает посетителей в залах национального музея “Антиквариум” Боскореале. В центре экспозиции – две изумительные мраморные статуи Ливии, обнаруженные среди развалин помпейских аристократических дворцов – на Вилле дей Мистери и на Вилле Папири. Рядом располагается целый гардероб местных красавиц двухтысячелетней давности, но не только их: здесь же туники и одежды солдат, жрецов, ремесленников, пастухов, патрициев и рабов. Большинство из предметов изготовлены современными мастерами по латинским описаниям и старинным фрескам, но есть и подлинные вещи, которые пощадил Везувий, например изящная женская сандалия, обнаруженная при недавних раскопках. Второй зал посвящен драгоценностям и украшениям, дошедшим до нас со времени извержения вулкана в 79 г. н.э. Некоторые сохранились прямо в шкатулках: покидающие дома жители захватывали самое ценное, чтобы потом их все равно застиг горячий пепел Везувия. На стендах – дорогие украшения, диадемы, ожерелья, перстни, а рядом скромные цепочки и колечки… В третьем зале можно изучать различные виды причесок помпейских красавиц, их платки, заколки и шляпки, запечатленные в мраморе и бронзе. И наконец, четвертый раздел погружает нас в мир “изготовления красоты’ – здесь пилочки для ногтей, ножницы, ткацкие станки, бутылочки из под духов и снадобий, баночки с притираниями, щетки и косметические приспособления, вполне соответствующие современным требованиям. Здесь же оборудован целый кабинет для красавиц со множеством зеркал и ларцов для косметики. Похоже, за две тысячи лет мода на женскую красоту не претерпела существенных изменений».

В период пребывания Брюллова в России он несколько раз встречался с Пушкиным. Есть собственноручное свидетельство Пушкина об одной из таких встреч, в письме Наталье Николаевне (4 мая 1836 года): «Я успел уже посетить Брюллова. <…> Он хандрит, боится русского холода и прочего, жаждет Италии, а Москвой очень недоволен» (ХVI, 111).

11 и 12 июня 1836 года Пушкин, Никитин, Мальцов, Соболевский и Доливо-Добровольский пишут совместную поздравительную записку Карлу Брюллову в связи с чествованием художника. Авторы записки «свидетельствуют Брюллову свое почтение» (XVI, 144). Сбоку рукою Соболевского указан адрес: «Romano живет на Невском проспекте, в доме Таля, против Малой Морской, на квар. Мальцева con carcioffi» (XVI, 145). Итальянское окончание адреса переводится редакторами тома (раздел «коллективное») как «с артишоками» (XVI, 390). Переводчик правильно поставил целых два знака вопроса, так как адрес «квартира… с артишоками» звучит по меньшей мере непонятно. Однако слово «carcioffi» имеет и другое, разговорное значение: «дуралеи, недотепы»[905]. А «дом с артишоками» может означать просто «дурдом» или «дом сумасшедших» (уст.).

Чтобы обосновать именно такое толкование понадобятся, конечно, дополнительные разыскания. Однако позволим себе напомнить, что в пушкинском круге имелась шутливая традиция помещать литературные персонажи в «дурдом». (Не столь серьезно, разумеется, как этот сделал сам Пушкин, определивший Германна в Обуховскую психбольницу.) В эпиграммах и пародийных куплетах весь пишущий мир, братья-писатели поселялись в сумасшедший дом, как, например, у одного из пушкинских старших друзей И.И. Дмитриева (1760–1837):

Откуда, Боже мой, писцов такой содом?
Я вижу весь Парнас, весь сумасшедший дом!

Особенно славился этим другой поэт и пушкинский знакомый А.Ф. Воейков (1777–1839), поместивший среди героев своей сатиры «Дом сумасшедших» самого Пушкина! Ю.М. Лотман подметил, что «определение русского Парнаса как “сумасшедшего дома” бытовало в литературном окружении Войекова»[906]. Добавим: в собрании поэтов всегда найдется место и другому служителю муз – художнику!

В одном из вариантов вступления к “Домику в Коломне” (1829) есть такие строки:

И журналисты строго мне твердят,
Что ремесло поэта – не безделье,
Что славы громкой мне добиться вряд,
Что в желтый дом могу на новоселье
Как раз попасть… (V, 371)

На обороте этих стихов Пушкин набросал автопортрет и профиль великого итальянского поэта Торквато Тассо. Согласно легенде, Тассо был заключен в сумасшедший дом из-за своей несчастной любви к графине д’Эсте. Сама поэма «Домик в Коломне» написана в размере итальянских «Торкватовых октав»[907].