«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Вернемся, однако к записке. Слово Romano повторено переводчиками как имя: Романо (XVI, 390). Такой перевод, как представляется, тоже следует уточнить. Romano – это ведь не только имя собственное, но и определение, обозначение происхождения – «римлянин». Если вспомнить, что в конце мая 1836 г. К.П. Брюллов по высочайшему повелению приезжает в Петербург (через Одессу и Москву) именно из Рима[908], то эпитет, данный Соболевским, свободно владевшим итальянским языком, вполне понятен и уместен – «римляни н» Брюллов!

Это, строго говоря, не пушкинский текст. Но он добавлен к посланию, подписанному Пушкиным, входит в собрания его сочинений, начиная с 1938 года, и поэтому тоже должен быть тщательно выверен.

Внимательное чтение «итальянских вкраплений» у Пушкина, как мы убедились, раскрывает новые штрихи и в его творчестве, и даже в биографии. Знаменитый историк В.О. Ключевский справедливо заметил: «О Пушкине всегда хочется сказать слишком много, всегда наговоришь много лишнего и не скажешь всего, что следует».

«Под сводом эльбских грозных скал»

И столбик с куклою чугунной…

А.С. Пушкин «Евгений Онегин»

Подходил к концу ясный зимний день, первый день нового 1993 года. Остров Эльба приближался, медленно увеличиваясь в размерах. Приветственно просигналив низким гудком, наш паром причалил к пирсу города Порто-Феррайо и как допотопный библейский кит извергнул из своего чрева вереницу автомобилей. Через несколько минут мы уже ехали вдоль каменистого берега в сторону отеля, сверяя маршрут по карте. Около первой же смотровой площадки на окраине города остановились. Холодное море где-то внизу шумело, набегая на скалы, поднимая фонтаны брызг, чайки низко скользили над водой. А наверху, на горе был хорошо виден утопающий в зелени и освещенный заходящим солнцем желтый дворец – зимняя резиденция Наполеона Бонапарта – главная достопримечательность итальянского острова Эльба.

Все выглядело почти как иллюстрация к романтическим стихам Пушкина-лицеиста, написанным в 1815 году, «Наполеон на Эльбе»:

Вечерняя заря в пучине догорала,
Над мрачной Эльбою носилась тишина,
Сквозь тучи бледные тихонько пробегала
Туманная луна;
Уже на западе седой, одетый мглою,
С равниной синих вод сливался небосклон.
Один во тьме ночной над дикою скалою
Сидел Наполеон… (I, 116

)

Биографы отмечают, что эту историческую элегию Пушкин написал по получении в Петербурге известия о бегстве Наполеона с острова Эльбы и о его новом воцарении после победы, одержанной над Бурбонами. Пушкин приводит страстную исповедь узурпатора и вновь обращается к описанию пленившего его воображение итальянского «таинственного острова»:

…Умолк. На небесах лежали мрачны тени
И месяц, дальних туч покинув темны сени,
Дрожащий, слабый свет на запад изливал;
Восточная звезда играла в океане,
И зрелася ладья, бегущая в тумане
Под сводом эльбских грозных скал.

И Галлия тебя, о хищник, осенила;

Побегли с трепетом законные цари.
Но зришь ли? Гаснет день, мгновенно тьма сокрыла
Лицо пылающей зари,
Простерлась тишина над бездною седою,
Мрачится неба свод, гроза во мгле висит,
Всё смолкло… Трепещи! Погибель над тобою,
И жребий твой еще сокрыт! (I, 118)

Ранее, в 1815 году, в лицейской поэме «Бова» Пушкин нарисовал сатирический портрет Бонапарта:

Вы слыхали, люди добрые,
О царе, что двадцать целых лет,
Не снимал с себя оружия,
Не слезал с коня ретивого,
Всюду пролетал с победою,
Мир крещенный потопил в крови,
Не щадил и некрещеного,
И в ничтожество низверженный
Александром, грозным ангелом,
Жизнь проводит в унижении
И, забытый всеми, кличется
Ныне Эльбы императором… (I, 64-65

)