«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Вернулся я в Ватикан спустя несколько месяцев. Поводом стало странное и неожиданное письмо моего давнего друга, замечательного телевизионного ведущего Льва Николаева, автора популярной и очень интеллигентной программы «Цивилизация». Когда-то мне довелось участвовать в его передаче «Прогулки с Гоголем», о Риме пушкинской поры. С тех пор мы, когда встречались, неизменно в разговорах возвращались к Пушкину. И вдруг, в конце 2003 года, получаю от него (и его коллег по редакции) такое обращение: «Уважаемый Алексей Михайлович! Высылаем Вам выдержку из рукописи – это так называемые “Записки Данзаса”, якобы хранящиеся в библиотеке Ватикана: ‘‘Дантес выстрелил; так и есть, пуля пролетела едва ли не в аршине от головы А.С. и с шипением зарылась в снег. А.С. злорадно улыбнулся, потом бледное лицо его напряглось, он выстрелил… Дантес опрокинулся навзничь, но тут же поднялся на ноги. Судьбе было угодно, чтобы пуговица, одна из бесчисленных, украшавших его кавалергардский мундир, спасла эту бестолковую жизнь. С фатовской улыбкой Дантес протянул руку Пушкину. Но тот с проклятием швырнул оземь пистолет и побежал к своему возку. Мы тронулись в обратный путь, я ехал за возком А.С. Когда проехали заставу, мне показалось, что в возке Пушкина щелкнул выстрел. Я подумал, что это подбросило экипаж на кочке. Мы остановились у дома А.С. Он медлил выйти из возка. Я подошел, чтобы помочь ему. Лицо Пушкина было бледнее мрамора, рука, прижатая к животу, в крови, у ног валяется карманный пистолет английской работы. ‘Скажи им, что это Дантес’, – тихо прошептал он. Я так и сделал…’’. Мы бы хотели попросить Вас: 1. узнать, действительно ли существуют эти записки в библиотеке Ватикана; 2. Если да, то как они туда попали…»[970].

Признаюсь, что я опешил. Слишком «горячая картофелина» оказалась у меня в руках. Весь мой опыт общения с пушкинскими бумагами и документами кричал, вопил: «фальшивка!» Но поискать всё-таки следовало, даже если ничего не найду, ибо, как говорят ученые-естествоиспытатели, «отрицательный результат – тоже результат». Для начала я сам «нырнул» в Интернет и обнаружил источник этого текста. Речь идет о статье знаменитого аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса (1899–1986), одного из классиков латиноамериканской прозы на испанском языке. Впервые этот опус под названием «Гениальный стрелок» был опубликован в 1952 году в сборнике «Новые расследования». Там в предыдущих строках говорится: «В моих руках, благодаря любезности главного хранителя библиотеки Ватикана, находится копия рукописи, которую известный Модзалевский датировал первой половиной 1840-х годов, но считал фальшивкой. Действительно, в огромной литературе, посвященной дуэли Пушкина, нет никаких упоминаний, что его секундант Данзас оставил для Академии наук записку в запечатанном конверте, рисующую “истинную” картину роковой дуэли. Тем не менее я склонен согласиться с Романом Якобсоном в том, что записку “псевдо-Данзаса” составил осведомленный человек из ближайшего окружения Данзаса, а возможно, и самого Пушкина». Дальше следовала уже приведенная выдержка из «записок».

Л.Н. Николаев опустил и еще один, заключительный, пассаж этого текста, который мне показался как раз очень важным:

«…Так или иначе, но истинный исход дуэли и причина рокового ранения А.С. стали известны Императору и, что хуже, Священному синоду.

Лишь вмешательством влиятельных друзей покойного и участием графа А.X. Бенкендорфа удалось убедить иереев разрешить похоронить Пушкина не за церковной оградой, как самоубийцу, на чем настаивали его клерикальные недруги, но как доброго православного. Ночью, почти тайно, тело его было увезено в псковское имение и захоронено в Святогорском монастыре…»

Анализируя попавший в его руки поразительный документ, Борхес делает собственные выводы:

«Можно понять отчаяние Пушкина, когда, выставленный на посмешище ухаживаниями за его женой офицера Дантеса и распускаемыми им слухами и сплетнями, он по глупой случайности не смог смыть оскорбление кровью обидчика. Он представлял себе два исхода дуэли, равно отвечавшие пафосу обуревавших его страстей: убить или быть убитым. Но Провидение не захотело подать ожидавшийся знак или подало совсем не тот, который Пушкин готов был со смирением принять.

И тогда творец судеб своих литературных героев решил исправить волю Творца и изменить по законам высокой трагедии исход дуэли – даже ценой отягощения своей души смертным грехом. Не сказался ли в этом последнем яростном отчаянии и роковом порыве огонь крови его африканских предков?»[971].

Поиски в архивах – вполне пушкинское занятие. Недаром в зачине уже не раз на этих страницах упомянутой поэмы «Бова» (1814) Пушкин-лицеист сообщал: «…вчера, в архивах рояся, / Отыскал я книжку славную» (I, 63–64). А в конце жизни (1837) поэт предлагает А.Тургеневу издать его записи, сделанные в архивах Рима и Парижа.