Берег мертвых незабудок

– Я устал. – Слова все равно рвались, и больше Идо их не боялся. – Я устал от самого себя, а не от вас. – Мастер вздрогнул при обращении, Идо покачал головой. – От того себя, для которого вы так и не стали просто семьей. От того, кто любил в вас лишь… – перехватило горло, Идо сглотнул, встряхнул волосами, – недостижимого гения. Да. Этот я, живущий рядом с сыном и учеником, этот завистник… змея. И я не могу его убить. Не могу давно. Мне жаль, я ведь очень старался, правда.

Руки затряслись, глаза затуманились. Шумело море, обрушивалось на камни, распадалось брызгами и вновь собиралось в бессчетные волны. Когда слова кончились, Идо понял: сейчас он готов броситься вниз, даже если переломает ноги, если будет лежать на окровавленных камнях и слушать издевательский смех водных дев. Это просто. Одно движение. Такое же легкое, как то, что оставило бы Мастера умирать в руинах храма.

Мастер снова сжал его плечо. Хотел обнять, но Идо покачал головой, прошептал: «Я не заслуживаю», – и спрятал лицо в ладонях. Лучше бы его ударили. Лучше бы прокляли. Только бы тупое оцепенение предательства, которое он совершил, прошло.

– Что делает меня таким гением в твоих глазах, Идо?.. – вдруг тихо спросил Элеорд. – Я просто не понимаю… что?

Идо не поднимал взгляда. Как такое можно было не понимать?

– Вы создаете прекрасное, – ответил он. – Живое. Глубокое. Вечное.

– Но ты тоже.

Идо скривился: ему точно загнали иголку в грудь.

– Нет, не такое. Не…

Мастер подался чуть ближе.

– Ты совсем не чувствуешь этого? Глубины, красоты, жизни в своих работах? Надежды, которую они дают?

– Нет. – И это была правда. – Вы ведь знаете, сами видите…

– А… – он смотрел все так же остро, теперь почти строго, – что чувствуют другие? Те, кто видит их? Живет в домах с твоими росписями, молится в храмах с твоими фресками, приходит туда подумать в тишине и прохладе? Король… – снова голос предал его, – король Вальин, который навсегда запомнил звезды в твоей черной капелле?

Иголка стала горячей. Идо зло дернулся, но она заколола только острее. Какой пустой разговор. Какие пустые попытки…

– Я не знаю! – выдохнул он сквозь зубы. – Это не важно! При чем тут король, если он не рисует картин, при чем…

– Почему? – упрямился Элеорд. Теперь он хмурился. – Да как… – он словно не верил сам себе, – как вообще ты… смеешь? Как?!

В его речи даже прорезался акцент: теперь он глотал окончания. Вопросы больше не были мягкими. «Смеешь…» Что? Даже показалось вдруг, что он глумится, хочет унизить сильнее, заставить чувствовать себя глупее. Но его рука дрожала на плече, и впервые он не просил ответа – он требовал. Идо закусил губы. Говорить «Я не знаю» он устал. И тогда Мастер, сжав пальцы крепче, наклонив его к себе, вдруг почти прошипел, все еще без ярости, но словно бы разочарованно:

– А хочешь, я скажу тебе почему? И что тобой владеет?

Идо испугался этого голоса, испугался боли в плече, потому что прежде Мастер никогда не делал ему больно. Но все же он понял: какое-то мужество в нем еще есть; возможно, он копил его всю жизнь. Он подчинился:

– Скажите, Мастер. Молю.

Рука почти вывернула плечо Идо, как если бы он был ребенком, рвущимся через дорогу за уличной кошкой; пальцы еще немного сжались. Мастер посмотрел на ненастное море, потом на темную флотилию, только потом – снова Идо в лицо. Он словно собирался, словно тоже сражался с чем-то в сердце. И наконец прошептал:

– Ты же на них не смотришь. Вот почему. И не смотришь на людей.

Не понимая, Идо молчал. Ждал, а обжигающее разочарование, которое должно было прийти намного раньше, почему-то овладевало Мастером только теперь. Он сильнее бледнел, он словно хотел встряхнуть Идо, держался лишь огромным усилием воли. Может, хотел и ударить. Хорошо бы наконец именно так.

– Что?.. – почти беспомощно спросил Идо, когда тишина затянулась, и Мастер зашептал глуше. Негодование ушло, осталась горечь.

– Ты отворачиваешь картины, Идо. Ты не приходишь в храмы. Ты не всматриваешься в тех, кто поднимает головы к твоим сводам… – Мастер помедлил и словно совсем погас. – Ты смотришь только на себя, в какое-то невидимое зеркало, которое зовешь словом «талант». Даже на меня ты смотришь… не по-настоящему. Хотя я всегда рядом. Как я это допустил?

Пальцы сжались до судороги: в Идо впились острые ногти, заточенные под когти по последней моде; такие носили многие мужчины. Машинально он все же попытался вырваться, но не смог. Его лишь схватили за подбородок и насильно повернули к себе.

– Идо! – Это был почти вопль.

Он все же вскинулся. Глаза Мастера стали сухими, он улыбался, но ничего привычно светлого в этой улыбке не было. И там сражались насмерть жалость и вызов.

– Ты смотришь на меня как на учителя, который может похвалить или поругать. – Он опустил руки. – Как на соперника, которого нужно превзойти. – Пальцы сцепились в болезненный замок. – Как на… кусок того зеркала. Но не как на одного из тех, для кого ты что-то создаешь. Почему? Будто у меня есть глаза, но нет сердца. Разве?..