Берег ветров. Том 1

Эту ночь он спал богатырским сном сааремааского Тылля и проснулся поздно в залитой солнцем комнате. Оглядевшись, он нашел на стуле записку, написанную карандашом крупными буквами:

«Я пошла в школу. Тетя и Клавдия на работе. Не выходите на улицу. Кушанье в печке. К трем часам приду домой. Зоя».

В сердце Пеэтера поднялось настолько глубокое чувство благодарности к этим простым, прекрасным, так много выстрадавшим людям, что у него невольно увлажнились глаза.

Было девять часов утра, к трем придет Зоя.

Он поступил так, как наказывала девочка, - остался дома. Взяв с комода книгу, он снова улегся. Отдыхать так отдыхать. Кто знает, какие дни предстоят еще ему?

Это было «Воскресение» Льва Толстого на русском языке. Наверно, Клавдия читала ее, потому что в книгу вложен белый листок бумаги с какими-то карандашными заметками.

В прошлом году «Воскресение» выпустили и по-эстонски; Пеэтер тогда же купил роман в книжном магазине, где Лонни работала продавщицей, и одним махом прочел его.

Князей, графов, губернаторов и генералов в этой книге называли их настоящими именами; в большинстве это были отталкивающие, гнусные паразиты, сосавшие кровь из простого народа, мнившие себя великими и важными людьми. Народ в «Воскресении» не был предметом дворянских восторгов и восхищения. Это были люди как люди, которым свойственны и пороки, и добродетели. Но выходило как-то так, что не господа просвещали народ, не они мыслили за него, а наоборот, простонародье - горничная Катюша, крестьянин Набатов и фабричный рабочий Кондратьев - просвещали князя Нехлюдова.

Конец «Воскресения» был, конечно, более чем странный. От господ невозможно избавиться ни ласками, ни мольбами, ни нагорными проповедями, ни христианским смирением. На протяжении почти всего романа писатель показал себя гением, равного которому, пожалуй, не найти во всем мире, а вот в последней главе все-таки сказалась графская кровь. Да, молодой Горький тоже замечательно пишет, но его книги никогда не кончаются так. А повесть Вильде «Война в Махтра» тоже неплохая вещь.

Пеэтера очень заинтересовало, как относится к «Воскресению» другой читатель, простой русский человек. На первых страницах не было никаких пометок, по-видимому, вся первая треть книги так захватила читателя, что некогда было и делать пометки. А потом в книгу лег листок, и на полях проведена тонкая карандашная черточка с восклицанием: «Правильно». Русский язык Пеэтер знал не блестяще, но так как он уже прочитал книгу по-эстонски, ему нетрудно было понять и русский текст. В этом месте Толстой говорил о том, что среди людей распространено мнение, будто вор, убийца, проститутка должны непременно стыдиться своей профессии. Писатель же находит, что это не так.

«Люди, судьбою и своими грехами-ошибками поставленные в известное положение, как бы оно ни было неправильно, составляют себе такой взгляд на жизнь вообще, при котором их положение представляется им хорошим и уважительным. Для поддержания же такого взгляда люди инстинктивно держатся того круга людей, в котором признается составленное ими о жизни и о своем в ней месте понятие. Нас это удивляет, когда дело касается воров, хвастающихся своею ловкостью, проституток - своим развратом, убийц - своей жестокостью. Но удивляет это нас только потому, что кружок - атмосфера этих людей ограничена и, главное, что мы находимся вне ее. Но разве не то же явление происходит среди богачей, хвастающихся своим богатством, т. е. грабительством, - военачальников, хвастающихся своими победами, т. е. убийством, - властителей, хвастающихся своим могуществом, т. е. насильничеством».

«Как это правильно!» - едва не записал Пеэтер и от себя. Нет, одними проповедями ничего не разъяснишь рууснаскому Ренненкампфу, чьи предки много поколений держали в рабстве твоих дедов и прадедов, чей сын, молодой барон, хочет ныне держать в рабстве и тебя самого, и твоих детей, а сам полагает, что так оно и должно быть, что так предопределено свыше. И заговори ты хоть ашельским языком, тебе не удастся объяснить палачу, собирающемуся тебя повесить, что профессия его - недостойная, что он поступил бы правильно, освободив тебя из петли. Для собственного оправдания он давно уже создал себе мировоззрение, согласно которому его работа имеет весьма важное общественное значение, а сам он, следовательно, достоин всяческого уважения.

Страниц через пятьдесят встретилась опять карандашная отметка.

Толстой писал: «Люди как реки: вода во всех одинаковая и везде одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, то теплая. Так и люди. Каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских, и иногда проявляет одни, иногда другие, и бывает часто совсем не похож на себя, оставаясь все между тем одним и самим собою».