Берег ветров. Том 1

В штурвальной рубке виднелся свет. Рулевой Сандер - сын его кровного брата Матиса - смотрел не отрываясь на компас и повернул в эту минуту штурвал чуть вправо. Штурман Танель Ыйге стоял у левого борта и, услышав стук двери капитанской каюты, поспешил, огибая штурвальную рубку, навстречу капитану.

- Напрасно ты беспокоишься, отдыхал бы лучше, ведь мы не первый день в море, - проговорил он заботливо, но в его голосе слышалась и доля обиды.

«Слава богу, - промелькнуло в голове у капитана, - значит, ни Сандер, ни штурман не слышали моего крика о помощи. Да и кричал ли я вообще? Порой во сне случается так, что кажется, будто кричишь, а на самом-то деле ничего, кроме неясного мычания, не получается».

Взгляд капитана остановился на барометре. За это время ничего не изменилось, а когда Тынис постучал по стеклу, стрелка нервно заколебалась на прежнем низком уровне - в пределах 735 мм.

- Зюйд-ост-ост, - сказал капитан после недолгого размышления, разглядывая карту.

- Новый курс? Хочешь все-таки зайти в Ставангер? - спросил штурман.

- Да. Сколько же нам так без толку болтаться? Возьмем запас свежей воды, и я телеграммы пошлю в Петербург хозяевам груза, чтоб не беспокоились о своей постной рыбе.

(Не слишком ли много он говорил? Капитан на корабле - что бог на небесах, разве ему пристало так подробно объясняться со штурманом?!)

- Из-за воды не стоит тревожиться, ее у нас в баке достаточно. Но барометр очень упал, с запада в любое время может налететь шторм, уж тогда лучше держаться подальше от норвежских скал, а не лезть к черту на рога, - рассуждал штурман.

- А что, боишься разве? Когда покажется земля, разбуди меня! Зюйд-ост-ост! - сказал капитан и направился в каюту.

- Зюйд-ост-ост! - повторил штурман.

- Зюйд-ост-ост! - повторил новый курс корабля рулевой матрос Сандер, как того требовала служба.

Капитан плотно закрыл за собой дверь каюты, постоял с минуту и вынул из денежного ящика стальную корабельную кассу, ключ от которой он и во время сна хранил при себе. Здесь были денежные знаки разных государств, пересчитанные и аккуратно рассортированные в пачки, а серебро и золото уложено столбиками в бумажках. Здесь хранится и золотой, подаренный Анете кораблю «на счастье». Эта монета «На расплод», тщательно завернутая в лоскут черного бархата, лежит особняком в правом углу корабельной кассы.

- Ах, ерунда! - Капитан поставил корабельную кассу на прежнее место, медленно разделся, стянул с себя, чтобы удобнее было спать, связанный Лийзу свитер (раньше свитер оставался на нем и ночью, в нем было теплее); погасил лампу и снова лег на койку. На этот раз он уснул мертвецким сном.

Сандеру нетрудно было повернуть штурвал на новый курс, но, чтобы поставить паруса по ветру, отдать все эти фалы, стропы и шкоты и снова закрепить их, потребовались большие усилия вахтенных матросов. Их руки с детства привычны к корабельным узлам, и вот уже один матрос, Аугуст, сын ватлаского школьного учителя Пийгарда, снова стоит впередсмотрящим, а второй, саадуский Юлиус, держится поближе к штурману, готовый выполнить каждое его приказание. Впереди не было ничего, кроме ночного, черного, вздымающегося и уходящего вниз океана, лишь изредка луна, вырвавшись из-за туч, накидывала на него свое сверкающее покрывало. Штурман, старый Танель Ыйге, остановился было, прислонившись к мачте, потом зашагал по палубе от борта к борту.

…Да-да, вот такова она, жизнь штурмана. Скажет капитан: «Новый курс!» - а ты повторишь: «Новый курс!» Скажет капитан: «Ставангер!» - а ты повторишь: «Ставангер!» Он, Танель Ыйге, достаточно избороздил моря обоих полушарий, у него достаточно стажа и опыта за плечами, чтобы самому быть капитаном. Да он и не какой-нибудь неуч, в свое время Танель Ыйге сдавал экзамены только на круглые пятерки. В морском счислении, определяя местонахождение корабля, он пока никому не уступал, и, верно от былого пристрастия к астрономии, и сейчас знает про небо и звезды больше, чем требуется для определения долготы и широты, для пеленгации по солнцу.

Но одним лишь знанием того, что ближняя неподвижная звезда Альфа Центавра находится на расстоянии четырех с половиной световых лет от нас, многого не сделаешь: судьба человека определяется здесь же, на Земле - планете, вращающейся вокруг Солнца. Здесь ты родился, здесь и умрешь - на суше ли, на море, - здесь же ты переживаешь свою любовь и проделываешь все нехитрые шутки своей короткой жизни. От сознания, что эта обитель твоей мирской суеты - место невеселых житейских забав - окружена холодной пустотой с 273-градусным морозом, где ближайшие соседи разделены миллионами или миллиардами верст, становится даже немного жутковато на сердце. Да, становится жутко, и вместе с тем мысли и заботы превозмогают волнующийся в ночном сумраке океан, мчатся сквозь скалистую Норвегию, через лесистую и холмистую Швецию, над Балтийским морем - в маленький, выкрашенный в красный цвет деревянный домик на холме, покрытом береговым гравием и редкими соснами-ветровками.