– Лучше, если он будет в Нэбу… а ты – в Хенму. Подальше от всего, чему вы пока не можете противостоять, – глухо ответил Хатепер. – Два покушения на двух наследников Императора – слишком много за один неполный год. Тем более в мирное время… В конце концов, именно из-за этого твой отец попросил меня вернуться в прямую ветвь рода.
– Да, и об этом расскажи, прошу.
Как же он был прав, что сразу направил ей письмо тогда! И теперь она не считала, будто он утаивает от неё главное. Хватало и тайн, связанных с расследованием.
Начал дипломат со своего возвращения, и объяснил, почему и ради чего решился исполнить просьбу Владыки. Анирет, к счастью, всё поняла правильно.
Делиться переживаниями Ренэфа Хатепер не стал – ценил доверие племянника и знал: то, что он услышал после пира, предназначалось ему одному. Но что сумел, он рассказал царевне. Анирет искренне тревожилась за брата и восхищалась его успехами не менее искренне. Она слушала, не перебивая, но её взгляд потемнел от гнева, а пальцы сжали чашу с вином так, что казалось, хрупкий сосуд сейчас треснет.
– Как это всё… жестоко, несправедливо! – воскликнула Анирет, когда Хатепер закончил рассказ. – Кому такое вообще могло понадобиться? Разве не мечтают все о мире и процветании? И как они всё просчитали… Ренэф просто не мог бы поступить иначе. Нет, нельзя винить его за то, что он разжёг тлеющие угли в пламя. Всё было тщательно подготовлено!
– Да, тщательно и долго плелась эта сеть, – вздохнул Хатепер, вспоминая допросы пленников, страшное признание Самриона Ассаи. – И многие ещё пострадают…
– Я не могу не верить, что нам удастся если не остановить войну… то хотя бы не дать ей поглотить всё. Ведь если враг по обе стороны гор, то и друг – тоже? Мы можем надеяться, что не будем в этом одиноки?
– Не просто надеяться – знать, что так и есть, – кивнул дипломат.
– Значит, справимся с этим испытанием.
«Если найдём Эрдана… Если Совет прислушается к королеве и посольству… Если завершим расследование вовремя… И ещё очень много «если»…»
– Дядя…
– Да, звёздочка?
– Ты всегда понимал всех нас, иногда даже лучше, чем мы сами… Скажи, Ренэф возненавидит меня, когда узнает? – тихо спросила Анирет. – Теперь это пугает намного больше. Я ведь не стану делать вид, что всё это время не подозревала. Глупо лгать об очевидном. Но его сердце только-только обернулось ко мне, а я уже предаю его…
– Не предаёшь, нет. Владыке придётся многое объяснить всем. Его приказы священны, но в некоторые моменты исполнять их… очень тяжело, – Хатепер вздохнул, говоря не только о тайне выбора преемника. – Я предвижу бурю чувств. Но обещаю, я помогу, чем только сумею.
Возвращалась к себе Анирет уже поздней ночью. Разговор с дядей дался ей тяжело. И хотя она понимала, что обижаться нельзя, что будь его воля, он рассказал бы ей если не всё, то главное, как и обещал в письме, – избавиться от неприятного гнетущего чувства она не могла. Мысли то и дело возвращались к расследованию, к ритуалу, который упомянул Хатепер, к тому, как произошедшее с Ренэфом переплеталось с трагедией Хэфера. А перед глазами некстати вставал образ незаконченной гробницы старшего брата и его ожившая статуя…
Два темнокожих стража из Нэбу – элита воинов Шесаи, патрулировавших дворец ночью, – отсалютовали Анирет и зашагали дальше. Девушка остановилась в коридоре императорского крыла, бросила взгляд в ту сторону, где находились покои младшего брата. Ренэф наверняка уже спал, крепко, как пёс после охоты, ведь про ранние тренировки не забывал и во время празднеств. Девушка тепло улыбнулась, подумав о нём, и мысленно поблагодарила Богов, что уберегли его, что подарили возможность взглянуть друг на друга по-новому – как на родных. От этих мыслей стало легче, и она направилась к себе.
Когда Анирет приблизилась к двери, из покоев послышались приглушённые голоса. Чувство узнавания было таким сильным, что даже голова чуть закружилась. Тогда Нэбмераи только прибыл с ней во дворец, и Мейа показывала ему всё здесь – Анирет вернулась однажды после занятий с дядей, вот так же, поздно, а они оживлённо обсуждали что-то. Это стало началом их отношений, закреплённых ночью в Тамере.
Но когда царевна толкнула дверь и вошла, картина оказалась совсем иной – они тихо спорили о чём-то, и разговор явно был обоим неприятен. Точнее, спорила Мейа, а Нэбмераи отвечал в той своей характерной манере, которая неизменно раздражала собеседников – с безразличием, граничащим с высокомерием. Но именно это и выдавало его гнев, холодный и взвешенный.
– Что случилось? – спросила Анирет, проходя в комнату.
Оба поклонились ей, мгновенно прервав разговор. Объяснять никто ничего не стал, но царевне и не хотелось настаивать – разговор с дядей и без того изнурил её. Хотелось отослать Мейю, уткнуться в плечо Нэбмераи и просто помолчать, наслаждаясь надёжностью его присутствия, побыть вместе. Но вслух пришлось сказать иное:
– Вы можете продолжить разговор в саду.
– Мы уже всё обсудили, госпожа, – сухо ответил Нэбмераи, и Мейа отрывисто кивнула. – Доброй ночи.