Берега и волны

— А то, что с палубы эта композиция на высокой трубе размером с ладошку выглядела, а оказалась — диаметром три метра и весом килограмм двести металла и в двери офицерского коридора не прошла. Распорядился ты тогда этот главный инструмент социализма закрепить на палубе перед капитанским иллюминатором. Так? И закрыл ты, капитан уважаемый, этим серпо-молотом солнечный свет в своей каюте. Пришлось электрический включать. Помнишь? Не с того ли времени глаза твои стали щуриться и тускнеть, а?

— Не смешно. Перестройка. Подумаешь, свет включать!? Пережили без солнца. Много чего наломали… Кто знал, как лучше сделать?

— Знал бы хоть кто-нибудь во всей стране, что строим? Может, понятно бы стало, чего эта затея стоит и стоит ли? Хорошо, что твои серп с молотом, когда погода качнула, правильно рядом с бортом легли, никого не задели. Или боцману спасибо, рукастому, рядом с бортом положил, нашёл место в океане. Глубоко, для сохранности. Капкан-то наш, повторю на память, не африканский вовсе, а российского розлива напиток. От нашей перестройки все страны Африки зашатались и революциями покрылись, как море волнами. Слышишь, что я говорю?

Капитан не отвечал. Потом опустил голову и прошептал, затихая:

— Прости, тралмастер, засыпаю. Глаза мои что-то устали. Закрыть хочется. И всё, о чем говорили, забыть. Один раз разговорились, наговорились — хватит. Пустое это теперь. Куда мы с этой подводной лодки, как говорится. Нам не эта клетка, так другая найдется. Мы от счастливой жизни глаза подпортили, а на новую смотреть — сил нет. Глаза закрыть хочется, чтобы совсем не ослепнуть.

— Болят? Может, что-нибудь видишь сегодня?

— Вижу! Вижу я, что ночь. Море. Скоро бриз утренний дышать станет. Прибрежные рыбаки сейчас кофе пьют и на лов утренний собираются.

— Значит, видишь. А луна есть сегодня?

— Луну я всегда чувствую. Мужик ведь. Есть луна.

— А в какой стороне, можешь показать?

— Да вот же. — Показывает в сторону палубной лампы.

Витя отворачивает голову от лампы и смотрит в другую сторону, где высоко в небе яркая луна:

— Правильно, — говорит, — молодец, капитан. Правильно ты всё, как всегда, видишь. И виляешь хвостом правильно. Ничего мы с тобой разговорами не изменим. С политической ситуацией разобрались — давай спать.

Глава 6. Актеры в клетках: капитан, Витя и Гром

Слышатся голоса, стук вёсел и частые шаги босых ног по палубе.

Капитан встрепенулся и открыл глаза:

— Что за шум? Кого-то привезли с берега?

Витя ответил не сразу:

— Похоже на то. Точно. Сюда несут. В сетке, как рыбу усталую.

Несколько человек несут пленного, кладут на палубу и раскручивают тело, освобождая из сети. Освободили. Он не шевелится, лежит весь мягкий, будто бескостный, как кукла. Укладывают его в клетку, сидя, сгибая ему ноги в коленях и прижимая к телу. Голова при этом остаётся лежать на коленях. Клетку закрыли и ушли, не оглядываясь. Стало тихо.

Дальше действие разворачивается, как в театре, на сцене. Вместо зала и зрителей — луна, лампа, и опять чайка, как чья-то морская душа в ночном небе. Глаза её — как две любопытные телекамеры, всё видят. Актеры — Витя, капитан и новенький — каждый в своей клетке.

Витя выгнулся сквозь решётку шлангом, и голос его плесканул, как струя воды в темноту:

— Сосед! Очнись! Ты живой!?

— Пусть поспит. Не тревожь. — Капитан и сам лежал, откинувшись.

— Я по рыбе знаю. Хорошая рыба, акулу возьми или тунца, лежит на палубе мертвой, а плесни водой — оживёт мигом.

— Ты к чему это, Витя? Чем плеснуть?

— Так я его словом окроплю сейчас, он по-морскому поймёт и жить захочет. Новенький! А, новенький? Новенький! Едрит твою фень, камбала набекрень… Покажи голос!

— …Строп твою душу бога и три богородицы…

— Земляк! Землячок, родненький! Акула тебе между ног… Шевелись, шевелись, водоплавающий…

Но новенький впал в беспамятство и умолк.

— Дышит, капитан?

— Вроде.

— Вроде в народе, бузина на огороде. Кто из нас слепой? У кого слух лучше работать должен. Ну! Ну, прислушайся, капитан.

— Дышит. Сопит аж. Видно, краем сознанья услышал, что мы рядом. Своих в нас почувствовал. Вот и успокоился. Пусть поспит.

— Пусть. И нам на душе веселей. Все-таки, больше нас стало. Прирастаем. Вот он поспит, проснётся и столько нам новостей выложит. И про то, что на Родине. И про то, что и сам я давно знаю.

— Это про что же, позволь спросить, такое ты знаешь, чего я не знаю. Скрываешь что-то? Что, спрашиваю?

— Я и сам ещё, батя, не знаю. Чувствую только. Душой. Что на Родине нашей всё стало путём. Перестройка кончилась. Союз наш опять вместе. Обоих наших лидеров, и непьющего и недопитого, судили народным судом и наказали таким лекарством, чтобы каяться им хотелось, а сказать они не могли.

— Как это?