Берегини

 Сражение понемногу затихало. Кое-где на Стервятниковых лодьях добивали тех, кто упорно сопротивлялся, но большинство кораблей уже были очищены. Хуже всех пришлось, как ни странно, Инрику – пока датчане рубились с людьми Олава на первом втянувшемся в бой драккаре, их начали обстреливать лучники с четвертого, стоявшего в стороне корабля. Многие были ранены и убиты; но неожиданно поток стрел прекратился. Уже потом Инрик узнал, что драккар этот был немецким, недавно захваченным, и в трюме его сидело десятка три пленных саксов. Они-то и выбрались потихоньку во время боя, похватали оружие и живо расправились с викингами, которых оказалось вдвое меньше числом.

– Они поступили храбро, и я вернул им свободу и их корабль, – рассказал Вилфредссон. – Пусть уплывают. Нам хватит другой добычи.

– Мудрое решение, – согласился с ним Эйвинд. – Иначе тебя ждал бы еще один бой.

Весть о гибели побратима опечалила Инрика. Но когда он увидел, как связанного и еще живого Стервятника волокут и бросают в трюм, скорбь уступила место гневу.

– Почему ты не убил его? – набросился он на Эйвинда. – Для чего оставил трусу его никчемную жизнь?

Конунг ответил:

– Потому, что я хотел для него бесславной смерти. А не такой, что ведет по небесной дороге прямо в обитель богов.

И более ничего добавлять не стал. Сейчас его больше заботил не Олав, не пленники и не добыча, а воины, храбрость которых принесла ему победу.

Редкая битва обходится без потерь. Так бывает, если викингам попадается торговый кнарр, на котором идут не воины, а купцы, не умеющие сражаться. Но когда встречаются несколько боевых кораблей, полных отчаянных бойцов, многие хирдманны гибнут во время схватки или чуть погодя умирают от полученных ран. В этот раз неудача постигла воинов Олава – со всех четырех драккаров собрали чуть больше двадцати пленных, способных перенести дорогу. Но и на кораблях, шедших с острова Мьолль, опустели скамьи…

Радим потерял одного из дружины; другой из последних сил боролся за жизнь. Сам вождь словен передвигался с трудом, волоча искалеченную в бою ногу… Люди Асбьерна были ранены все до единого, даже могучий Бёрк и проворный Стейн, а души шестерых его воинов уже направлялись к воротам Вальхаллы. Сам ярл не нашел у себя ни одной царапины, которую можно было назвать настоящей раной. По крайней мере, он так сказал.

На палубе Мстящего Волка в ряд лежали двенадцать погибших, и Эйвинд, проходя мимо, застыл на месте, узнав в одном из них Лодина. В груди кормщика торчал обломок копья. Молодой Халльдор сидел на палубе возле него, чуть покачиваясь и низко склонив перепачканную в крови голову.

– Что случилось? – спросил конунг у Лейдольва, прижимавшего к груди перебитую руку. Тот ответил:

– Мы никого не подпускали к Лодину, но так вышло, что два воина оттеснили Халльдора на корму и рассекли ему лоб ударом меча. Кровь полилась и помешала ему  увидеть, что сбоку в него готовятся метнуть копье. У Лодина не было в руках щита, и он прыгнул вперед, закрыв собой Халльдора… Какое-то время он еще жил, и даже успел на прощание что-то сказать твоему брату.

– Он сказал, что я обязательно должен вернуться к сыну, – с невыразимой мукой в голосе проговорил Халльдор. – Как будто у меня одного есть сын!

Эйвинд промолчал. Потом еще раз оглядел тела погибших, пересчитал раненых, сидевших вдоль борта. И приказал:

– Лодьи Стервятника освободить от груза. Перетащите на них мертвецов, служивших предателю – в отличие от него, они не были трусами и хорошо сражались. И отправьте их всех на дно; пусть Эгир сам решает, что с ними делать.

Убитых в бою датчан – и людей Инрика, и его побратима – ждал последний поход. Им предстояло отправиться морем в обитель богов и проводить туда славного хёвдинга, Харальда сына Гутрума.

Вечером, когда немного стемнело, тело Харальда, завернутое в красивый плащ, перенесли на принадлежавший ему драккар и усадили на носу. В руки хёвдингу вложили меч, рядом оставили боевой топор и лук со стрелами, чтобы он мог прийти в Вальхаллу во всеоружии и достойно предстать перед Отцом Богов. Умертвили шестерых рослых и сильных пленников, чтобы они после смерти служили ему, как своему хозяину. Оставили на корабле часть добычи, а потом отпустили лодью в море и подожгли. Инрик долго смотрел, как над палубой поднимается огненный парус, и в треске горящего дерева слышал голос своего побратима, отдающий приказы. И хмурился, потому что ему уже рассказали, как погиб Харальд.

 – Я не хочу с тобой ссориться, Торлейвссон, – сказал он Эйвинду. – Но думается мне, если бы ты не помешал тогда Харальду, мой побратим был бы жив.

– Харальд сам виноват в том, что случилось. И мне жаль, что ты считаешь иначе, – ответил ему Эйвинд. – Я тоже не хочу с тобой ссориться, Инрик. Забери себе людей Харальда и часть добычи, доставшуюся ему по праву. Хочешь – возьми всех оставшихся пленников, мне они не нужны.

– Отдай мне Стервятника, – вскинул голову хёвдинг. – И мой побратим уйдет в Вальхаллу отмщенным!

Эйвинд ответил коротко:

– Нет.

Инрик помрачнел еще больше. Он долго молчал, а потом проговорил, глядя в сторону: