Берлинский синдром

Она подошла к окну и свернула папиросу — запах незажженного табака поплыл по комнате. После укромные уголки квартиры еще долго хранили его, но сейчас, до начала курения, он напоминал о весне. Она прикурила, и от папиросы поднялась струйка дыма. Как интересно. Можно пить напиток, но сам себя напиток выпить не может. Клэр сделала глубокую затяжку. Ей хотелось ощутить легкое головокружение от первой затяжки. Она была бы счастлива прожить на первой затяжке всю оставшуюся жизнь. Многое было похоже на нее. Первый поцелуй, первый секс — они так отличались от всего, что было потом. И все же они так быстро приелись. Соскользнули по наклонной в разряд самых обыденных вещей. Хотя трудно представить, как можно скользнуть по наклонной вверх. Почему слова, которые обычно казались совершенно нормальными, теперь вызывают столько сомнений? Зная, что английский — неродной язык для Энди, она обнаружила, что снова перебирает все сказанные ею фразы, проверяя, имеют ли они для него смысл, и исправляя все сложное или разговорное.

— Не возражаешь? — спросила она, махнув сигаретой, когда он вернулся в комнату.

В ответ он помотал головой и наполнил ее бокал, а затем подошел к стереосистеме. Она потянула за ручку оконную раму, но та не поддалась. Заперта. От городских огней ночное небо выглядело бледным; телевизионная башня возвышалась над своими низкорослыми соседями, как свеча на праздничном торте. Прижавшись головой к стеклу, она попыталась разглядеть землю пятью этажами ниже, но свет едва достигал ее, и двор казался бездонной воронкой.

— Эта безжизненность в каком-то смысле даже красива. Согласна? — Он подошел к ней сзади и обнял за талию, касаясь подбородком ее плеча.

— Да. Красива.

Она выдохнула дым в окно, тщетный жест… дым ударился о стекло и как бы повис на нем, расплющенный и неподвижный, напоминая простыню, сохнущую на веревке в безветренный день.

— Рад, что ты любишь клубнику.

Энди прошептал эти слова ей в ухо, его дыхание щекотало шею, а по спине бежали мурашки. Когда она повернулась к нему лицом, он вынул папиросу из ее руки и бросил в свой бокал, стоявший на подоконнике. Без отвлекавшей ее папиросы она почувствовала всплеск воинственности.

— Ты правда выращиваешь клубнику? — спросила она, наклоняя голову, словно уклоняясь от поцелуя. Проходя через первый двор, она видела липу, последние листья которой цеплялись за ветви, напоминая, что сейчас конец осени. Можно ли в такое время года вырастить клубнику всаду?

— Разве это имеет значение? — Он поцеловал ее, его руки скользнули под ее рубашку, прогоняя все мысли о клубнике.

В спальне, упав на кровать, они неловко возились с одеждой, пытаясь раздеться, не отпуская друг друга.

Затем, так же внезапно, как и начал, он откинулся назад, его глаза были закрыты, а руки убраны к бедрам.

— Подожди.

Ее тело пело, умоляя о прикосновении, но он слез с кровати, оставив ее лежать. Она дрожала, словно была механической и ее слишком быстро отключили — в ответ он только поднял палец, требуя паузы. Наклонившись, он разул ее. Его руки заскользили по ее ногам снизу вверх, под пояс ее расстегнутых джинсов. Она потянулась к его рубашке, желая стащить ее через голову, но он увернулся. Получив такой отпор, она безвольно уронила руки на кровать. Намерение Энди так очаровало ее, что ей казалось нелепым протянуть руку и дотронуться до его тела.

Она послушно приподняла бедра, и он приспустил ее джинсы до колен, а после, дернув, стащил совсем. Затем встал перед ней на колени, притянул ее в сидячее положение и снял с нее рубашку, прежде чем позволить ей снова упасть на кровать. Она потянулась, чтобы все-таки коснуться его, но ее руки вдруг оказались недостаточно длинными.

— Не торопись. — Улыбаясь, он наклонился и поцеловал ее в живот.

У нее возникло ощущение, словно она лежала на операционном столе, отдав тело на попечение других людей. По телу побежали мурашки, когда он провел рукой по ее голой ноге. От кончиков пальцев на ногах до кончиков пальцев на руках… Она чувствовала, как крошечные волоски встают дыбом, и когда он наконец поднялся и принялся сбрасывать с себя одежду, вожделение вспыхивало по всему телу Клэр, будто точечные удары тока. Она хотела его, и его выдержка только подогревала ее нетерпение. Она ожидала обычных мгновенных уступок, как бывает в таких ситуациях, наслаждения в реальном времени, растворяющего неизбежное сомнение, которое сопровождает связь на одну ночь, а не такого рода вынужденное колебание.

Раздевшись, он подошел к двери и выключил свет.

— Нет, оставь.

Ей не хотелось объяснять, что она боится темноты. Если не видно, куда она идет, вдруг она никогда никуда не придет? Она предпочитала видеть его и понимать, что они собираются делать.

— Ты ведь точно знаешь, чего хочешь, правда, Клэр? — спросил он. В дверном проеме виден был только его силуэт.

И потому что она знала, какой ответ ожидается от нее, и потому что это было так правильно, она без промедления ответила:

— Тебя.