Бермуды

Единственный человек, который боялся его панически, был закройщик индпошива Тутский. Когда Жека заказывал костюм или пальто, Тутскому приходилось сидеть над его вещами месяцами. Жека тотально контролировал процесс с лупой, заставляя бедного Тутского изготавливать шедевры, которые он не шил даже для членов своей семьи. Правда потом к нему ломилась очередь, народ хотел носить костюм от кутюрье Тутского, не понимая, что в городе эксклюзив носит только один человек – Евгений Васильевич Тихомиров.

Потом был период учебы в вузе. Он провел его расслаблено и весело. Гуляя во время лекций по коридорам любимого университета, очень натурально ржал ахалтекинским жеребцом, вызывая смех студентов и изумление профессоров. Он также активно участвовал в художественной самодеятельности, популяризируя творчество Тома Джонса. Диплом лауреата межвузовского конкурса позволил Жеке попасть в Чехословакию, во время международной текстильной ярмарки. Преподаватель политэкономии, по совместительству стукач КГБ, шипел в английском павильоне: «Шо ви тут робите?»

– Экспозицию рассматриваем, – за всех отвечал Жека.

– Почему не в совєцьком, почему в англійськом павільйоне? Тихомиров, це ти їх заставил сюда прийти? Тихомиров, – дальше шипел препод, – немедленно виплюй жуйку з рота, шо ти їз себе іностранця корчиш? Приїдем додому, получиш волчий білет навсєгда. Я позабочусь. Так, последній раз кажу всім – дальше болгарського павільона не заходить. Тихомиров, ти пойняв?

После подобных эпизодов Жека сильно разочаровывался во власти рабочих и крестьян. Причем власть делала все, чтобы эта неприязнь росла. Последний гвоздь в веру забил мент. Мент и дружинники, застукавшие Жеку и его дружка в парке за распитием бутылки портвейна. Мент спросил:

– У якому інституті учились?

– В политехническом, – на всякий случай сбрехал Жека. – А почему вы в прошедшем времени, мы и сейчас там учимся.

– Нє, – радостно ответил мент, – учитися ти там больше не будеш, бо який з тебе в хера політик получиться?

Отработав с омерзением минимум молодого специалиста, Жека тут же уволился. Жил он с родителями, почитывал литературку по искусству. Потом увлекся историей, собирал знаки отличия, ордена.

– Мундиры, – дополнил рассказ Арнольда Коляныч, – это ж я у него выменял форму капитана на батин энкаведистский мундир.

– Так вот, – продолжил Арнольд, – со временем он так наблатыкался, что по орденам, форме бакенбардов, кончикам усов и пуговицам мог определить страну и возраст живописи. Жеку стали приглашать консультировать исторические фильмы. После очередных консультаций он как-то вернулся на Бермуды с Жаном Кристофом. Тот снимал кинострашилки. Бермуды ему очень понравились. Он уговорил Опанаса снять пару сцен в гаражах. Получив добро, Жан Кристоф арендовал на месяц гараж у соседа Петра Павла Викторовича. Павел Викторович очистил помещение и свалил жить на дачу.

А Жека и Жан Кристоф засели у него в гараже бухать. Француз, как потом выяснилось, оказался неординарным во всех отношениях человеком. Он родился в хорошей семье. Отец – француз, мать – колумбийка. Неизвестно, гены каких предков буянили в юноше больше. После окончания престижной частной школы Жан Кристоф решил поехать в Лондон с целью в совершенстве выучить язык. В процессе стажировки перепробовал все крепкие напитки Британии. Выбрал виски, да так, что лондонская полиция вынуждена была попросить родителей Жана Кристофа прервать филологический курс и забрать сына домой. Прибыв на родину и вылечившись от алкоголизма, Жан Кристоф был послан по новому адресу. Мамины родственники с нетерпением ждали его в университете города Мехико.

Жан Кристоф в далекой Мексике благополучно присел на ЛСД. Родители снова эвакуировали сына домой, и после клиники Жан Кристоф опять предстал на семейном совете. Отец предложил сыну на выбор два города – Москву и Пекин. В этих городах трудились военными атташе его братья и в случае чего могли присмотреть за беспокойным племянником.

Жану Кристофу никогда не нравилась китайская кухня. Он выбрал Москву. Его насторожило напутствие отца: «Сынок, тебе предстоит путешествие во времени. Ты попадаешь на тридцать лет назад».