Беруны. Из Гощи гость

со свистом и звоном, пока не провалилась вместе с князем Иваном в черную дыру.

Долго ли проспал князь Иван, он и сам сказать не мог, но разбудила его Матренка, и она

же подала ему в комнату на подносе кружку холодного квасу.

– Там тебя, государь, в сеничках одна какая-то дожидается, – возвестила девушка,

поклонившись князю, глянув на него прозрачными глазами из-под стрельчатых ресниц. –

Долгонько таково сидит; видно, очень надобно ей. Кручинится, запозднилась-де, а будить не

велела. Я уж на себя взяла, пошла к тебе, ан ты, государь мой, во сне маешься...

У князя Ивана болела голова, тошнехонько было ему и неприютно. Он припал к кружке с

квасом, освежил себя холодным пенистым питьем и побрел в сени. Там на полу сидела

Анница, на руках которой почивал младенец, крепкий и смуглый от загара Василёк. Анница

не сводила с него глаз, зорко следя, чтобы комарик либо мушка не сели на лицо ребенку.

Увидя князя Ивана, Анница чуть качнулась в поклоне ему и заговорила шепотом, столь,

казалось, приставшим теперь опустевшему вконец хворостининскому дому:

– Послал меня, батюшка, к тебе государь мой Феликс Акентьич. Ночью этой снялись они

вдруг, полки иноземные – немцы и шляхта... Феликс Акентьич только и забежал в хоромы к

себе да рученьками своими белыми грамотку тебе написал.

Анница распустила пестрядинный платок, обмотанный вокруг головы, и принялась на

одном из концов его распутывать тугой узелок.

– Я волосыньки рвать на себе, – продолжала она, теребя неподдававшийся узелок, –

слезыньки из глаз моих покатилися, выть почала... А он, государь мой Феликс Акентьич,

выть не велел, слез лить не приказал...

Она развязала наконец узелок и протянула князю Ивану мелко сложенную бумажку.

Князь Иван развернул: латынь!

«De te ipso noli amplius dubitare. Est iam tempus agendi. Ad Tulam me adipiscere. Inde ambo

una tecum proficiscemur».

Так ли он понял, князь Иван?.. «De te ipso noli amplius dubitare»: «Нисколько не

сомневайся...» «Est iam tempus agendi»: «Приспела пора... Нагони меня в Туле... Дале поедем

с тобою вдвоем...»

И, держа в руке развернутое письмецо, бросился князь Иван в покои, добежал до

столовой хоромины, прижался к дверному косяку, прочитал еще раз написанное паном Фе-

ликсом второпях, на обрывочке бумажном: «Дале поедем с тобою вдвоем...» Куда поедем?..

Зачем вдвоем?.. Но князь Иван уже чуял, уже давно догадывался, куда может позвать его пан.

А теперь пан этот и впрямь его кличет: поедем вдвоем. В думах жарких стоял князь Иван у

дверного косяка долго, пока не заметил Матренки, которая начала носиться взад и вперед, как

стрелка, собирая князю к вечернему кушанью на стол.

«Что ж это я!.. – спохватился князь Иван. – Надобно Аннице подарить хоть малое что на

вдовство да Васильку ее на сиротство».

Но где было взять теперь Анницу? С сыном своим брела она теперь за реку, едва

отбиваясь от собак, норовивших вцепиться ей в черные пятки, кое-как пробираясь домой на

Болвановку, во двор, покинутый паном Заблоцким.

XXIII. ВСАДНИК В ПАЛЕВОЙ ШУБЕ, О ДВУ КОНЬ

Сеет, сеет дождь, застит главы кремлевских соборов мокрой пеленой.

Выйдет князь Иван на крыльцо, глянет: жухлый лист, мокрый тын, на тыну мокрая галка;

а за тыном, слышно, хлюпает по грязевищу пьяный мужик, врет всякую несусветицу спьяна.

Князь обратно в комнату к себе, повалится на лавку и спит, спит до ночи, а ночью и сам

напьется пьян. На другой день проснется, выйдет из комнаты и никому в глаза не глядит.

Но однажды морозное солнце просочилось сквозь пар над слободками, продралось

сквозь черные сучья оголенных деревьев. На утреннем морозце затвердела земля, и, как

бельмами, затянулись на ней бесчисленные лужицы. По двору проваживали лошадей,

наскучавшихся в ненастье по конюшням. Князь Иван стоял в палевой шубе на лестнице и

глядел с крыльца, как, фыркая и меча по сторонам косые взоры, рвется из рук конюха белый

бахмат.

– Конь игровой, гулёный,– молвил конюх, мотаясь но двору вслед за бахматом. –

Застоялся, набряк, дороги просит...

Князь Иван встрепенулся: а он-то, князь Иван, не набряк ли?.. Ему-то в дорогу не пора

ль?.. Что ж это он?.. Жив?.. Мертв?.. Чего ждать ему на Москве?.. Зовет же его пан Феликс!

Вот бы проведать его! На один хотя бы день до зимних до холодов в Тулу слетать!..

– Кузьма!.. – крикнул звонко князь. – Гей, Кузёмка!.. К завтрему бахмата мне подай и

бурого подай!.. Поеду о дву конь.

– Далече ль путина твоя, князь?.. – спросил конюх, придержав бахмата на обмотанной

вокруг руки узде. – Кого с собой прикажешь в путину ту?

– Никого не надобно мне, Кузьма, один поеду, – сказал князь Иван и, чтобы замести

следы, добавил: – Слетаю... в деревнишку... в переяславскую – в Бурцовку нашу: как там у

них?.. да и обратно ворочусь. А ты уж, Кузёмка, тут за всем присмотри, чтобы всё...

– Как прикажешь, князь, как повелишь.

С князя словно наваждение сошло, словно живой водой омылся он весь. Он провел рукой