Беруны. Из Гощи гость

– Как же?.. – удивился князь Иван и присел на стоявший подле обрубок. – А ты что?..

– Да так; – развела руками Анница. – Что будешь делать!..

Князь Иван сидел молча, не зная, как поступить ему дальше. Молча стояла и Анница у

печки, молча во все глаза уставился на князя Ивана с пола светлоголовый мальчик.

– Медмедь, – молвил он только, показав князю Ивану деревянного медведку. – Гу-гу-у. .

Князь Иван потянулся, взял из рук мальчика игрушку, разглядел ребенка, как две капли

воды на пана Феликса похожего... Да это же Василёк!..

– Василёк? – спросил он, оборотившись к Аннице.

– Василёк, – ответила та, расцветши сразу. – Сыночек.

А Василёк уже совал князю Ивану козликов бумажных, мужичков тряпичных, глиняную

лошадку, оловянную немку. .

– Ты посиди, Иван Андреевич, с Васильком, – кинулась в сени Анница вдруг. – Я тут

соседей поспрошу. Да гляди, – кричала она уже со двора, – не расшибся бы ребенок, борони

бог!

И князь Иван увидел в раскрытую дверь, как пробежала Анница через двор, завернула за

паново крыльцо и пропала в лопухах.

XXXIX. В ЩЕКИ И В БОКИ

Между тем солнце сникло за кровлю дома пана Фелика, и длиннее стала тень,

пробежавшая от «замка» к плетню. Князь Иван вспомнил, что ничего не брал сегодня в рот:

как поехал со двора своего натощак, так и до сих пор проходил, не подкрепившись ничем. Не

оттого ли в ушах шумит и тошнота подступает к горлу?

«Не оттого», – решил князь Иван и все же подумал, что хорошо бы у Анницы

попотчеваться хотя бы коркой хлебной. «Вот придет – спрошу, чего уж...» Стал он ждать,

подбрасывая в руке набитый шерстью кожаный мячик.

Анница обернулась скоро; вот бежит она обратно по двору, ткнулась в сени...

– Пойдем, Иван Андреевич, – молвила она запыхавшись. – Василёчек, пойдем!..

Куда же это она зовет их?

Вышел князь Иван на двор, Анница подхватила на руки Василька...

– Согрешила я, Иван Андреевич, – стала она сокрушаться, – солгала тебе. Что будешь

делать!.. Как наказано мне было от государя моего Феликса Акентьича, так и сказала... Ан

Феликс Акентьич тебя и видеть хочет. Наказ тот, выходит, не про тебя.

– Вот так! – пожал плечами князь Иван. – Чего ж это он?..

– Ох, князь Иван Андреевич, – только и вздохнула Анница, когда поворотили они за дом

и подошли к стожку сена, высившемуся посреди лопухов.

Анница спустила Василька наземь, разгребла в одном месте сено, и увидел князь Иван

землянку и тут же маленькую дверь.

– Ступай, Иван Андреевич, по лесенке, – толкнула ногой Анница дверку. – Да гляди не

оступись, борони бог. Там, там государь мой Феликс Акентьич. А я тут постою, постерегу.

Вот вишь ты, как стало, – всхлипнула она отвернувшись. – Что будешь делать!..

Князь Иван полез в дыру по приставной лестнице навстречу охам и стенаниям,

исходившим откуда-то снизу. И при слабом свете, который пробивался в землянку только

через оставшуюся открытой дверь, разглядел князь Иван на ворохе сена пана Феликса

Заблоцкого, обвязанного полотенцами, облепленного пластырями, оборванного и

измызганного.

– Ох, княже мой любый! – простонал шляхтич, когда князь Иван, не зная, что и подумать,

наклонился и стал искать на лице у друга своего хоть одно живое место, не прикрытое

пластырем, не черневшее ссадиной, не алевшее кровоподтеком. – Ох, княже Иване, –

заворочался на ложе своем пан Феликс. – Все сгибло, все сгибло!..

У князя Ивана сжалось сердце: тоска неизбывная. «То так, – подумал он. – Сгибло... Кто

б мог ждать такого!»

– Пан Феликс! – молвил он, опустившись на колени. – Друже мой! Как это ты?.. Когда же

это?..

– Сегодня рано, – стал рассказывать пан Феликс, – как зазвонили по церквам, кинулся я к

городу, еду, чую – бежит народ с криком, с шумом: «Поляки царя бьют, как бы до смерти не

убили Димитрия Ивановича!» И как мост проехал, тоже все крик: «Бьют царя поляки! Громи,

братцы, литву! Побивай поляков!» Я сдуру коня остановил, кричать стал. «Люди, – кричу, –

как это можно, чтобы поляки чужого царя били? Ха! Поляки и своего короля имеют. Коли уж

надо какого-нибудь монарха побить, то зачем забираться в Москву, ежли король польский сам

имеет и щеки и боки?» Ну, те побаски да шутки чуть не стоили мне головы. Коли б молчал,

так бы и проехал. А то враз кинулась на меня целая куча... «Га, – кричат, – латынник, собачий

сын! Хлеб наш ешь, кровь нашу пьешь, да еще смерти царю нашему хочешь! Сейчас мы тебя

в щеки и в боки...» С коня, негодники, стянули, саблю сорвали, кунтушик сдернули, кольчики

из ушей повыдирали и давай меня так да так, в ухо и в брюхо, за чуприну, за усы, за то, за

другое... «Убьем его, – кричат, – и мясо собакам кинем!..» Да тут услыхали: не поляки бьют

царя – уже его убили бояре. Ну, и налетели один на другого с ножами, с чем кто. Тот кричит:

«Димитрий, солнышко наше!..» Тот вопит: «Вор твой Димитрий, да и сам ты вор!..» А я

шмыг тем временем, да и дал драпака. Ой!.. – простонал пан Феликс, попытавшись руку

протянуть князю Ивану. – Ой, княже Иване, сгибло, все сгибло...