Беруны. Из Гощи гость

– То так, пан Феликс, – согласился князь Иван.

– Ой, так, князь ваша милость, – продолжал стонать и вздыхать пан Феликс. – Ой, так...

Кабы мне только на ноги подняться – не останусь я теперь на Московщине, задам драпака

хоть куда...

– Ты – вольная птица, пан Феликс, легкий ты человек, всюду не свой, да и свой... А мне,

друже, каково теперь быть?..

– Ой, так! – твердил пан Феликс в лад словам князя Ивана. – Ой, верно!

Но растянувшийся на сене пан Феликс почему-то встрепенулся сразу, сеном зашуршал и,

несмотря на сильную боль, даже на ложе своем присел.

– Да это еще так ли?.. – молвил он, понизив голос. – Это еще верно ли?.. Может, и не

убили Димитрия?.. Может, это только смутки да враки... И тогда не все и сгибло. Так когда-то

уже было с Димитрием, в Угличе это было: убили будто какого-то мальчика, попова, говорят,

сына, да только не Димитрия. Может, и сей раз так?

Князь Иван с изумлением слушал шляхтича, из расшибленных уст которого исходили

столь странные речи; от них голова стала кружиться у князя Ивана, как от другого на

площади утром, когда прокисший шубник изрыгал перед всем народом ложь и хулу. И

впрямь! Как не пришло в голову князю Ивану разведать подробно, что случилось, как там

сталось? А он вместо того прогонял с литовкою полдня. Может, и сейчас они там бьются,

Шуйские с казаками, с государевыми стрельцами?.. И Димитрий Иванович, может быть,

жив?!

– Пан Феликс! – вскочил князь Иван с коленей. – Ох, друже!.. Как же это я!.. Побегу,

побегу. . Разведаю допряма... Что там у них?.. Что там?.. Как же это я!..

И пан Феликс моргнуть не успел, как взметнулся князь Иван по лестнице вверх, чуть

Анницу не сшиб, чуть Василька не убил и, не видя ничего от ударившего в глаза солнца, руки

вперед простер и ринулся по лопухам.

XL. ЦАРЬ – ЗМЕЙ, ЦАРИЦА – ЗМЕИЦА

Как слепой конь на всем скаку, врезался князь Иван в плетень, опомнился тут, рукою по

глазам провел и увидел себя в огромном облаке пыли, поднятом возвращавшимся с выгона

стадом. Мычали коровы на улице, хлопали бичами пастухи, но князь Иван, не теряя времени,

прянул через плетень и стал торопливо пробираться канавою, отгоняя коровенок, бредших и

тут ему навстречу. Наконец прошло стадо, на красные вошвы1 в рукавах князя Ивана

покосились последние быки, и можно было снова бежать, не переводя духу, не чуя под собою

ног. Князь Иван и бросился вперед, к Пятницкой церкви, выставившей поверх деревьев свой

золоченый, убранный звездочками и цепочками крест. Пьяные окрики неслись князю Ивану

вдогонку, под ногами ему бросались целые стаи собак, а он бежал, точно жизнь свою спасая

от страшной опасности, которая угрожала ему в этот миг. Ни окриков, ни лая собачьего под

ногами у себя он не слышал, ни о чем он не думал, только слова пана Феликса гремели у него

в ушах, как буря, раздирали пространство, как зубчатая молния в диком поле в

непроницаемую ночь:

«Да то еще так ли?.. То еще верно ли?.. Может, и не убили Димитрия?.. И не все и

сгибло?..»

«Не сгибло!.. Не сгибло!.. – кричал какой-то другой голос внутри князя Ивана. – Жив

Димитрий Иванович, жив он! Еще этим летом поедет князь Иван Хворостинин во

Французскую землю послом от великого государя... А шубника на куски разорвем, в котел

кинем, свиньям на пойло!..»

Так добежал князь Иван до Пятницкой церкви и здесь повалился у церковного тына дух

перевести, ворот, натерший мокрую шею, расстегнуть.

Солнце стояло низко, но город не угомонился; все еще торопились куда-то стрельцы,

1 Лоскутки дорогой ткани, пришитые к платью для украшения.

метались по перекресткам люди, скакали на неоседланных конях, размахивали секирами. И в

суматохе этой лишь обоз с посудой глиняной медленно и чинно, словно ничего не случилось,

выступал по дороге.

Князь Иван поднялся и пошел рядом с гончарами к мосту, уже видневшемуся вдали.

Гончары шли молча подле хрупкого товара своего, с которым подтягивались теперь к

горшечному ряду. Молчал и князь Иван, только старичок гончар в подпоясанной лыковым

тесмячком ферезейке понукивал свою лошадку да вскрикивал то одно, то другое неведомо к

чему.

– В руке тощо, в другой ничего, – показал он князю Ивану руки с черными полосками

грязи, въевшейся в линии ладоней. – Был алтын, да и бог с ним!

Князь Иван поглядел старичку на руки и промолчал. А старичок погрозил кулаком своей

лошадке:

– Но-но, падаль!..

И довольный, что набрел на свежего человека, он опять обернулся к князю Ивану:

– Радуйся – уляпался, а коли сором, ты закройся перстом.

Князь Иван покосился на старичка и пробормотал себе под нос:

– Mente captus – с ума сбредший.

«Молодчик-то, видно, дурень, – решил в свой черед старичок. – Не проймешь его ничем.

Эк его репьём облепило!» И, отвернувшись, он стал тешить уже одного себя присказками

своими:

– Царь – змей, царица – змеица; тот негож, и та не годится.

Князь Иван глянул удивленно на старичка, принявшегося постукивать свою лошадку

кулаком под брюхо...

– Это ты, дедко, что?.. Какая змеица?