Бес идет за мной

– Кто этот воин на белом коне? – спросил каган Тоорул, сын Горана, у своего советника Горда, который покорно и униженно выполнял свои обязанности с самой битвы на Рябом поле. – Он появился среди Кровавых словно падающая звезда.

– Это Ноокор из аула Сурбатаара Ульдина, великий каган.

– А разве мой отец не приказал отдать всех мужчин этого рода Матери-Земле?

– В своей великой мудрости – да, исключая самого Сурбатаара.

– Но это ведь не он?

– Это Конин, великий каган. Возвышенный до товарища невольник и пастух. Сурбатаар старый и заплесневевший. Я должен его…

– Не порть мне развлечения. Гляди и наблюдай.

Сзади родственники и сотоварищи бросали кости со ставками.

А Конин гнал на коне, отягощенном двойным грузом, летел по полю погони, держа Грота, который мог уже и умирать. Не ушел далеко. Вдруг услышал приближающийся стук копыт; кто-то летел за ним – короткий взгляд через плечо дал понять, что это Синий – в шерстяной шапке, падающей на глаза, с потемневшим от солнца суровым лицом.

Он ударил сивку пятками, щелкнул кнутом – слева, справа, но груженый конь и так выдавал все, что мог: пена собиралась под нагрудником и подпругами, падала в песок.

Синий подбирался слева, сзади, догонял, пока голова его жеребца не оказалась у левого локтя Конина. Противник тянул руки к гуру, но как-то странно, сзади, от правого бока Ноокора. Нет, просто ухватил его за пояс, желая сбросить с седла. Конин махнул нагайкой влево и вправо, ударил преследователя локтем в лоб, дернулся, чувствуя, как лежащий без сознания Грот соскальзывает с передней луки, как сдерживает свой бег конь.

Хунгуры снова подняли крик…

И тогда оба всадника натолкнулись на прочих.

Что случилось, Конин не смог бы описать. Все слишком быстро происходило, а его внимание, в конце концов, было занято Гротом и всадником позади. Сивка вдруг ударил во что-то твердое с такой силой, что остановился, а Конин перелетел через его голову. В пыли падали кони, валились всадники обеих команд. Животные визжали, пинались, вставали, ударяли копытами, лягаясь, увеличивая замешательство.

И в этом хаосе было спасение. Конин, чувствуя, как бьется его сердце, а легкие едва могут втягивать воздух, увидел под своими ногами тело Грота. И рядом с ним – лендийского сивку. Матерь-Небо была милостива – не убежал.

Он поднял гура, перебросил того через седло, перенес его ногу через зад коня, сажая на спину.

– Рука… – стонал Грот. – Сломали…

Взглянул лишь раз – налитыми кровью, безумными глазами в лицо Конина, и тот дал кнута коню. Сивка рванул с места галопом, погнал, полетел, пусть и окровавленный и весь в пене.

Вопли, крики, свист кнутов! Всадники бросились за убегающими. Грот гнал прямо, будто стрела, к концу поля, поднимая тонкую нитку пыли. За ним гналась лава хунгуров, разозленных и не верящих собственным глазам.

Не имели и шанса, потому что сивый шренявит, хоть и в пене, летел как ветер, гнал, преодолевая пространство. Перелетел через ограничительную линию, помчался в травах, в сторону далеких гор, вольный и свободный.

Конин не смотрел на это. Сперва просто стоял, потом развернулся и пошел, побитый и покрытый кровью и пылью. Шел на другой конец поля, но ему не дали дойти спокойно.

Услышал топот копыт, храпенье коней. И начал получать – сперва кнутами Синих, потом кнутами Кровавых, мстящих за невнимательность, а может – за помощь пленнику. Били его раз за разом, хоть он и заслонялся руками, подлезал под конские морды, избегал копыт. Потом полетели в него объедки, камни, комья конского и козьего дерьма.

– Собачий сын! – орал Альмос, который непонятно как оказался поблизости. – Тюфяк! Зараза! Пес глухой! Так проиграл! Потерял коня! Моего-о-о-о коня!

Круг всадников сомкнулся – как раньше, вокруг гура. Но вдруг распался, отступил, когда застучали еще копыта.

– Хватит, оставьте! Не нужно было бросаться под него! Сами вы и помогли гуру, проклятые псы!

– Что с ним? Где он!

– Убежал! Догоняйте!

– Да кто его догонит! На таком коне…

Конин замер, потому что удары прекратились. А когда выпрямился, увидел перед собой сморщенное точно яблоко, спокойное лицо Сурбатаара Ульдина, сидящего на вороном коне. И окружавших его невольников и слуг с развернутыми плетками в руках. Тогда он пал на колени и ударил ему челом – без слова, как собственному отцу.

* * *

– Нескоро ты снова встанешь в Боре, – сказал неторопливо Сурбатаар Ульдин. – Если какая-нибудь команда вообще примет тебя, не выгонит как злую волшбу.

Конин покачал головой и, кажется, впервые в жизни улыбнулся. Они сидели в юрте, у очага, который дымил, как повелось у хунгуров: вонь сушеного навоза поднималась вверх. Отец аула, устроившись на коврах, и сидящий перед ним Ноокор. Оба пили кумыс из серебряных чаш.

– Так глупо потерять коня. И ладно бы просто потерять, – раскачивался Сурбатаар. – А позволить, чтоб его у тебя отобрали. И кто? Паршивый гур, невольник, кусок мяса!

Конин качал головой, словно отрицая все его слова.