Бес идет за мной

– Это позор для аула, за это я должен дубьем тебя избить, забрать колчан, запретить показываться в моей юрте целый месяц. Должен, но… – он махнул рукой, подставил кубок, в который невольница сразу налила белого напитка из кожаного мешка, – …но я этого не сделаю. А знаешь почему?

Юноша снова покачал головой.

– Во-первых, непослушного коня скорее переломишь ловкостью, чем кнутом. Битье мало дает, Ноокор. Во-вторых, очень неплохо все вышло! Да!

Он некоторое время пил кумыс и причмокивал.

– Знаешь, отчего неплохо? Ты не станешь играть, на тебе не остановится взгляд кагана. А нам, Ульдинам,

лучше не лезть под его взгляд. Чем дальше великий Тоорул, тем привольнее дышать.

Конин задумчиво смотрел на него.

– Каган выбил всех мужчин в нашем ауле. Моих братьев, сыновей. И обещал, что убьет всякого мужчину, который родится от моих лядвий. Но, делая тебя моим Ноокором, разве я нарушил закон? Не знаю; его устанавливает сам великий каган. А потому именно он решает, кто и когда этот закон нарушает.

Конин ударил себя в грудь сжатым кулаком. Раз, другой, третий. Повел рукой вокруг себя. Указал на все стороны света и потом – снова на себя, ударил в грудь.

– Ты лендич, – подтвердил устало Сурбатаар. – Я купил тебя, когда ты был ребенком, за хорошего мерина, в караване невольников, которых гнали в Горгон. Но твое происхождение и все, что было ранее, ты оставил за порогом моей юрты. Теперь ты – Ноокор Конин из аула Ульдин. Носишь тамгу моего рода. Потому думай о будущем, а не о мрачных временах. Лендии уже нет. Тебе некуда возвращаться. Твой дом здесь.

Завеса у входа раскрылась. Вошел Феронц, осторожно переступая порог. Сперва низко поклонился, а когда начал бить челом, Сурбатаар удержал его движением руки.

– Говори!

– Даркан Ульдин. О-о-о великий отец аула. К вам приехал гость. Давно ожидаемый. Булксу Онг.

– Тогда не держи его на холоде и ветру.

Феронц вскочил и отвел завесу в сторону. В юрту медленно шагнул, переступая порог на широко расставленных ногах, мощный хунгур, широкий как колода, с суровым лицом, длинными жесткими усами и бородкой. Был в мехах – рогатая шапка на голове, длинная шуба снежного барса на теле. Не кланялся, только снял головной убор, открыв ряд мастерски заплетенных косичек. И несколько глубоких шрамов на выбритой макушке.

– Даркан Ульдин, – проговорил он хрипло и поклонился едва заметно. – Я прибыл, чтобы есть твою пищу. Пить твой кумыс. Ступать по твоей земле в мире. Как же я рад видеть тебя в куда лучшем здоровье и в силах, чем во времена нашей последней встречи.

– Не перегибай, – ответил Сурбатаар. – Когда на тебя падет снег старости, уже не сможешь его стряхнуть.

Он улыбнулся и потер поседевшую бородку. Протянул руку к Конину, который помог ему встать с подушек. Хунгуры облапились, обнимаясь, а потом Ульдин пригласил гостя в заднюю, северную часть шатра.

Сидели, пили кумыс; лицо Булксу было непроницаемым. Он с интересом глядел вокруг: на колчаны, седла на лавках, оголовья, украшенные желтыми шишечками, бунчуками и кисточками. Смотрел на продолговатые щиты, кривые мечи и на топоры.

– И какова причина твоего визита, багадыр Булксу?

Хунгур все еще не отвечал. Увидел Конина, стоящего за спиной отца аула, и некоторое время не сводил с него глаз.

– Пусть богатство не покинет твою юрту, Сурбатаар, – сказал наконец. – Пусть скот множится на пастбищах, а кобылы приносят красивых жеребят, которыми ты отдаешь добрую дань кагану. Ты пооброс жирком после несчастий, которые пали на аул Ульдинов.

– Я смотрю в будущее, не в прошлое, багадыр Булксу. И что сделаю, если поставили меня у горы, на которую не взобраться? Не вычерпаю море ведрами. Как мудрый человек, не стану дразнить тигра в логове, если у меня нет стрел, чтобы от него защититься.

– Счастливый ты человек.

– А ты все не можешь позабыть.

Булксу даже подпрыгнул. Усы его вдруг ощетинились, как у саблезубого степного тигра, смуглые от солнца руки сжались в кулаки.

– Я не против кагана поднимаю голову. Но против того, кто должен был тогда сесть на кол вместо моего сына.

– Я не удивлен.

– Я его найду. Хотя бы и в бездне. Отыщу, всю жизнь стану преследовать. Нигде не сумеет спрятаться. Ни под землей, ни под водой, ни на горах, ни на небе. Я ночи напролет, – крикнул он, – чувствую боль, которую некогда ему причиню!

– И стоил он того? – Сурбатаар дал знак Конину, и тот наполнил чары кобыльим молоком. – Прошло столько лет. Он уже мертв; каган выбил весь его род, как и мой. Мы оседлали лендичей и покорили их, будто непослушного коня. Они ничего не значат, им приходится служить и принимать наших на зиму.

– Ему нынче было бы где-то восемнадцать или двадцать весен. Может, больше, – бормотал Булксу.

Он выпил одним глотком чару кумыса, выдохнул. А потом схватил хозяина за руку.

– Даркан Сурбатаар, поговорим только вдвоем. Пусть мое возбуждение не сбивает с толку твоих слуг и товарищей. Позволишь?

Сурбатаар дал знак, и Конин вместе с прислуживавшей невольницей удалился, переступив порог и опуская завесу.