Беседа

Твой нос удручающе низко висел,

И скулы настолько торчали,

Что рядом с тобой Дон-Кихота бы все

За нэпмана принимали…

Ты быстро шагаешь. Москва пред тобой

Осенними тучами дышит.

Но вот и редакция. Наперебой

Поэты читают и пишут.

Что, дескать, кто умер, заменим того,

Напрасно, мол, тучи нависли,

Что близко рабочее торжество…

Какие богатые мысли!

Оставив невыгодность прочих дорог,

На светлом пути коммунизма

Они получают копейку за вздох

И рубль за строку оптимизма…

Пробившись сквозь дебри поэтов, вдвоем

Мы перед редактором стынем.

Ты сразу: «Стихотворенье мое

Годится к восьмой годовщине».

Но сзади тебя оборвали тотчас:

«Куда вы! Стихи наши лучше!

Они приготавливаются у нас

На всякий торжественный случай.

Красная Армия за восемь лет

Нагнала на нас вдохновенье…

Да здравствует Либкнехт, и Губпрофсовет,

И прочие учрежденья!

Да здравствует это, да здравствует то!..»

И, поражен беспорядком,

Ты начал укутываться в пальто,

Меня задевая подкладкой.

Я всполз на рукав пиджака твоего

И слышал, как сердце стучало…

Поверь: никогда ни одно существо

Так близко к тебе не стояло.

Когда я опять перешел на кровать,

Мне стало отчаянно скверно,

И начал я тонко и часто чихать,

Но ты не расслышал, наверно.

Мои сотоварищи — те же клопы —

На нас со слезами смотрели:

Пускай они меньше тебя и слабы —

Им лучше живется в постели.

Пусть ночь наша будет темна и слепа,

Но всё же — клянусь головою —

История наша не знает клопа,

Покончившего с собою.

1926

*

Я в жизни ни разу не был в таверне,

Я не пил с матросами крепкого виски,

Я в жизни ни разу не буду, наверно,

Скакать на коне по степям аравийским,

Мне робкой рукой не натягивать парус,

Веслом не взмахнуть, не кружить в урагане, —

Атлантика любит соленого парня

С обветренной грудью, с кривыми ногами…

Стеной за бортами льдины сожмутся,

Мы будем блуждать по огромном у полю, —

Так будет, когда мне позволит Амундсен

Увидеть хоть издали Северный полюс.

Я, может, не скоро свой берег покину,

А так хорошо бы под натиском бури,

До косточек зная свою Украину,

Тропической ночью на вахте дежурить.

В черниговском поле, над сонною рощей

Подобные ночи еще не спускались, —

Чтоб по небу звезды бродили на ощупь

И в темноте на луну натыкались…

В двенадцать у нас запирают ворота,

Я мчал по Фонтанке, смешавшись с толпою,

И все мне казалось: за поворотом

Усатые тигры прошли к водопою.

1926

В КАЗИНО

Мне грустную повесть крупье рассказал:

— В понте — девятка, банк проиграл!

— Крупье! Обождите, я ставлю в ответ

Когда-то написанный скверный сонет.

Грустная повесть несется опять:

— Банк проиграл, в понте — пять!

Здесь мелочью выиграть много нельзя.

Ну что же, я песней рискую, друзья!

Заплавали люстры в веселом огне,

И песня дрожит на зеленом сукне…

Столпились, взволнованны, смотрят: давно

Не видело пыток таких казино.

И только спокойный крупье говорит:

— Игра продолжается, банк не докрыт!

Игрок приподнялся, знакомый такой.

Так вот где мы встретились, мой дорогой!

Ты спасся от пули моей и опять

Пришел, недостреленный, в карты играть…

В накуренном зале стоит тишина.

— Выиграл банк! Получите сполна!

Заплавали люстры в веселом огне,

И песня встает и подходит ко мне.

— Я так волновалась, мой дорогой! —

Она говорит и уходит со мной…

На улице тишь. В ожиданье зари

Шпалерами строятся фонари.

Уже рассветает, но небо в ответ

Поставило сотню последних планет.

Оно проиграет: не может оно

Хорош ею песней рискнуть в казино.

1927

*

М ы с тобой, родная,

Устали как будто, —

Отдохнем же минуту

Перед новой верстой.

Я уверен, родная:

В такую минуту

О таланте своем

Догадался Толстой.

Ты ведь помнишь его?

Сумасшедший старик!

Он ласкал тебя сморщенной,

Дряблой рукою.

Ты в немом сладострастье

Кусала язык

Перед старцем влюбленным,

Под лаской мужскою.

Может, я ошибаюсь,

Может быть, ты ни разу

Не явилась нагою

К тому старику.

Может, Пушкин с тобою

Проскакал по Кавказу,

Пролетел, простирая

Тропу, как строку…

Нет, родная, я прав!

И Толстой и другие

Подарили тебе

Свой талант и тепло.

Я ведь видел, как ты

Пронеслась по России,

Сбросив Бунина,

Скинув седло.

А теперь подо мною

Влюбленно и пылко

Ты качаешь боками,

Твой огонь не погас…

Так вперед же, вперед,

Дорогая кобылка,

Дорогая лошадка

Пегас!

1927

ГРАНИЦА

Я не знаю, где граница

Между Севером и Югом,

Я не знаю, где граница

Меж товарищем и другом.

Мы с тобою шлялись долго,

Бились дружно, жили наспех,

Отвоевывали Волгу,

Лавой двигались на Каспий.

И, бывало, кашу сваришь

(Я — знаток горячей пищи),

Пригласишь тебя:

— Товарищ,

Помоги поесть, дружище!

Протекло над нашим домом

Много лет и много дней,

Выросло над нашим домом

Много новых этажей.

Это много, это слишком:

Ты опять передо мной —

И дружище, и братишка,

И товарищ дорогой!..

Я не знаю, где граница

Между пламенем и дымом,

Я не знаю, где граница

Меж подругой и любимой.

Мы с тобою лишь недавно

Повстречались — и теперь

Закрываем наши ставни,

Запираем нашу дверь.

Сквозь полуночную дрему

Надвигается покой,

Мы вдвоем остались дома,

Мой товарищ дорогой!

Я тебе не для причуды

Стих и молодость мою

Вынимаю из-под спуда,

Не жалея, отдаю.

Люди злым меня прозвали,

Видишь — я совсем другой,

Дорогая моя Валя,

Мой товарищ дорогой!

Есть в районе Шепетовки

Пограничный старый бор —

Только люди

И винтовки,

Только руки

И затвор.