Не случайно, конечно, то, что излагается это в форме диалога с иудеем. Диалог христиан с иудеями о Ветхом Завете начался очень рано — с самим возникновением христианства. Иисус Христос и апостолы обращались прежде всего к тем, кто знал и чтил Ветхий Завет. И какое-то время христиане имели одну общую с иудеями Книгу, только воспринимали ее — после Христова воскресения и сошествия на апостолов Святого Духа — не так, как те. Видя в ней прообразования того, что осуществил Иисус Христос, христиане различали в ней, можно сказать, больше смыслов, нежели иудеи. Именно как «пестун во Христа», как подготавливающий Новый Завет, Ветхий Завет был включен в состав христианского церковного канонического Священного Писания.[60]
Кантакузин в своем Диалоге как раз и старается показать, «как родственны друг другу Евангелие и Закон (...) и как объединяет их пророческое слово. (...) Если заглянуть в глубину того и другого, — заверяет он собеседника, — то не найдешь там никакого разногласия и противоречия друг другу, но совершенно напротив: увидишь полную гармонию и согласие — с той разницей, что Закон можно назвать незавершенным Евангелием, а Евангелие — завершенным и законченным Законом» (Слово второе). «Не неразумееши бо, яко Бога и Отца не точию, но и Сына и Святаго Духа часто и зело часто Закон же Моусеов и пророци проповедаютъ и псалми», — говорит «жидовину» в своем прении с эллином, арианином и «жидовином» и великомученик Димитрий Солунскии.[61]Надо заметить, что эта связь — Нового Завета с Ветхим — одна из важнейших в христианской интеллектуальной культуре, — как и связь христианской веры с философским мышлением античности. Именно в этом смысле Иерусалим и Афины можно считать двумя опорами вселенской христианской культуры. Обе эти связи налицо уже в Новом Завете, где Сам Иисус Христос истолковывает ветхозаветные тексты как преобразовательные (см., например, в Евангелии от Матфея, 22, 41-46, разговоре фарисеями о 109 псалме и в Евангелии от Луки, 4, 17-21, толкование прочитанных в синагоге слов пророка Исаии), а следом за Ним то же самое делают апостолы Петр (в речи к иудеям в Пятидесятницу, см. Деяния апостолов, 2, 14-36) и Павел (в Послании к Евреям), и где Евангелист Иоанн начинает свое Евангелие словами об изначальном Логосе («В начале было Слово...»).
Сопряжению христианской веры с культивированным философским мышлением античности была затем посвящена огромная грекоязычная литература, едва ли не первое место в которой на протяжении всех Средних веков — и в XIV в., когда жил Кантакузин, особенно — занимал корпус сочинений, надписываемых именем Дионисия Ареопагита. И важно то, что это христианское философствование шло, как и в Новом Завете,
Также и прямая задача истолкования Ветхого Завета породила громадную христианскую грекоязычную литературу, в которой насчитывается более тридцати разновеликих произведений, начиная с упомянутого в III в. (в книге «Против Цельса», IV, 52) Оригеном (не сохранившегося) Диалога II в. еврея Паписка и христианина Ясона. Эта литература включает в себя среди прочего Разговор Иустина-мученика с Трифоном-иудеем, происходивший во II в., созданные в IV в. Иоанном Златоустом «Восемь слов против иудеев», Диалоги с евреем, написанные Андроником Комниным в XII в. и Иоанном Кантакузином; а кончается она — вместе с самой Византией в XV в. — Диалогом с иудеем Геннадия II Константинопольского.[63]
Полуторатысячелетняя грекоязычная традиция литературной полемики с евреями прерывалась лишь в V в. — из-за Халкидонского собора и происшедшего тогда раскола среди восточных христиан: место иудеев в спорах временно заняли монофизиты. В VI—VII вв., однако же, возникла новая волна антииудейских текстов, по большей части анонимных или псевдо-эпиграфов, либо неизвестных по другим сочинениям авторов.[64]
До нас дошли они не все. Многие тексты сохранились в сборниках иконопочитателей VIII в., благодаря иконоборческим спорам, придавшим им неожиданную актуальность.[65]