Читаем Беседы о литературе: Запад полностью

Мир в целом. Море. Иногда говорят, что главный герой «Одиссеи» совсем не странник и скиталец «многохитростный» Одиссей, а именно море. Острова и скалы, горы, небо, солнце, звезды, луна, цветы, деревья, животные, дикие животные, которые населяют горы и леса, и животные домашние, те волы и быки, на которых обрабатывает свое поле земледелец, лошади и собаки. Пес Одиссея Аргус, которого почти щенком оставил Одиссей на Итаке, уходя на Троянскую войну, дожидается возвращения своего хозяина. Уже совсем старый и слепой – он единственный узнаёт Одиссея, подползает к нему из последних сил, лижет руки хозяина и умирает в этот самый момент, когда понимает, что его хозяин вернулся.

Война. Она тоже присутствует в гомеровских поэмах: и война, и оружие. И труд, ежедневный труд людей, ткацкий станок, плуг, другие инструменты и орудия труда и приспособления, при помощи которых Одиссей строит свой плот, при помощи которых женщины делают что-то по хозяйству. Еда, различные кушанья, вина, посуда, одежда. Быт, то, что теперь историки и социологи называют материальной культурой. Всё это тоже присутствует здесь во всей полноте. И медицина…

Что еще? Можно перечислять несколько часов элементы гомеровского мира. Можно, наверное, ввести занятия в университете, изучая именно это: мир в поэмах Гомера. Чего здесь нет, не знаю. Есть всё. Энциклопедия греческой жизни – вот что такое сорок восемь песней в двух гомеровских поэмах. Всё, что есть в мире, есть здесь, но здесь это всё не просто присутствует. Оно здесь осмыслено через поэзию. Конечно, осмыслено не в том плане, что через стихи этот мир убежал от тления. Потом об этом будет мечтать Гораций, который воскликнет свое знаменитое «Нет, я умру не весь!»[167] Остро переживая страх перед смертью, римский поэт будет пытаться хотя бы частично не умереть, спрятавшись между строками своих стихов.

Потом об этом будет говорить Шарль Бодлер во Франции в XIX веке. Есть у Бодлера стихотворение, в котором он описывает безобразный труп лошади, разлагающийся и гниющий. Смотря на него, он вдруг восклицает, обращаясь к своей подруге: «И Вы, Вы тоже будете такою! И вот тогда Вы поймете, что я спас Вас от смерти в своих стихах»[168]. Пафос Горация или Бодлера – это пафос поэта, живущего в конце какой-то огромной исторической эпохи и остро переживающего этот конец. Пафос ужаса не только перед личной смертью, но перед каким-то глобальным концом.

Для гомеровской поэзии это осознание конца чуждо. Но в его поэзии, тем не менее, есть всё. Всё, что есть в мире, в гомеровских стихах не спасается от смерти, нет! Оно осмысляется иначе – воплощается, изображается. В нашей жизни, в отличие от жизни гомеровских времен, есть во множестве неосмысленные пространства. Не отдельные темы, а целые пространства, не попавшие в поэзию, не попавшие в литературу. Неназванные, если хотите. В гомеровском же эпосе названо абсолютно всё. Когда я думаю об этом, я всегда вспоминаю два библейских стиха из второй главы книги Бытия: «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым…»[169]

И вот так же, как здесь, в Библии, рассказывается о том, как человек нарекает имена животным, птицам, зверям и рыбам, точно так же и в гомеровской поэзии человек воплощает в словах, называет весь мир вокруг себя. И это сразу очень резко противопоставляет гомеровскую поэзию современной литературе, в которой, повторяю, есть огромные неназванные пространства, пространства, не попавшие сюда, в книги. И когда я думаю о том, почему люди так часто и так охотно читают детективные романы и другие романы из современной жизни, написанные очень плохо, наспех, то я понимаю, что человек обращается к этой литературе именно потому, что в ней назван тот мир, в котором он живет. Пусть плохо, пусть безграмотно, пусть некрасиво, пусть даже пошло, но всё-таки назван. Эта литература оказывается ценной для сегодняшнего человека именно потому, что в ней речь идет о том мире, в котором мы живем сегодня. Она касается тех тем, которые связаны с нашими живыми переживаниями. Эта литература – суррогат большой литературы, здесь всё ясно, здесь и спорить не о чем. Но в ней человек всё-таки видит зеркало, в котором можно разглядеть хотя бы фрагменты собственной фигуры и собственной жизни.

Перейти на страницу:

Все книги серии Humanitas

Индивид и социум на средневековом Западе
Индивид и социум на средневековом Западе

Современные исследования по исторической антропологии и истории ментальностей, как правило, оставляют вне поля своего внимания человеческого индивида. В тех же случаях, когда историки обсуждают вопрос о личности в Средние века, их подход остается элитарным и эволюционистским: их интересуют исключительно выдающиеся деятели эпохи, и они рассматривают вопрос о том, как постепенно, по мере приближения к Новому времени, развиваются личность и индивидуализм. В противоположность этим взглядам автор придерживается убеждения, что человеческая личность существовала на протяжении всего Средневековья, обладая, однако, специфическими чертами, которые глубоко отличали ее от личности эпохи Возрождения. Не ограничиваясь характеристикой таких индивидов, как Абеляр, Гвибер Ножанский, Данте или Петрарка, автор стремится выявить черты личностного самосознания, симптомы которых удается обнаружить во всей толще общества. «Архаический индивидуализм» – неотъемлемая черта членов германо-скандинавского социума языческой поры. Утверждение сословно-корпоративного начала в христианскую эпоху и учение о гордыне как самом тяжком из грехов налагали ограничения на проявления индивидуальности. Таким образом, невозможно выстроить картину плавного прогресса личности в изучаемую эпоху.По убеждению автора, именно проблема личности вырисовывается ныне в качестве центральной задачи исторической антропологии.

Арон Яковлевич Гуревич

Культурология
Гуманитарное знание и вызовы времени
Гуманитарное знание и вызовы времени

Проблема гуманитарного знания – в центре внимания конференции, проходившей в ноябре 2013 года в рамках Юбилейной выставки ИНИОН РАН.В данном издании рассматривается комплекс проблем, представленных в докладах отечественных и зарубежных ученых: роль гуманитарного знания в современном мире, специфика гуманитарного знания, миссия и стратегия современной философии, теория и методология когнитивной истории, философский универсализм и многообразие культурных миров, многообразие методов исследования и познания мира человека, миф и реальность русской культуры, проблемы российской интеллигенции. В ходе конференции были намечены основные направления развития гуманитарного знания в современных условиях.

Валерий Ильич Мильдон , Галина Ивановна Зверева , Лев Владимирович Скворцов , Татьяна Николаевна Красавченко , Эльвира Маратовна Спирова

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Словарь петербуржца. Лексикон Северной столицы. История и современность
Словарь петербуржца. Лексикон Северной столицы. История и современность

Новая книга Наума Александровича Синдаловского наверняка станет популярной энциклопедией петербургского городского фольклора, летописью его изустной истории со времён Петра до эпохи «Питерской команды» – людей, пришедших в Кремль вместе с Путиным из Петербурга.Читателю предлагается не просто «дополненное и исправленное» издание книги, давно уже заслужившей популярность. Фактически это новый словарь, искусно «наращенный» на материал справочника десятилетней давности. Он по объёму в два раза превосходит предыдущий, включая почти 6 тысяч «питерских» словечек, пословиц, поговорок, присловий, загадок, цитат и т. д., существенно расширен и актуализирован реестр источников, из которых автор черпал материал. И наконец, в новом словаре гораздо больше сведений, которые обычно интересны читателю – это рассказы о происхождении того или иного слова, крылатого выражения, пословицы или поговорки.

Наум Александрович Синдаловский

Языкознание, иностранные языки