Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

как будто какие-то рвущиеся крики. Как будто мы летим, обгоняя крики.

И я стала думать, что это такое могло бы быть. А это на самом деле люди,

которые кидали камни, орали. И света нельзя было зажечь… И всегда эта

свобода выглядит ужасно. Я всегда говорю: прежде чем говорить о свобо-

де, давайте разберемся в терминологии: что это такое? Ну вот, лежал вот

такой вот слой битого стекла. Мне очень понравились товарищи прово-

дники, которые пришли и сказали, что, мол, раз вы свиньи, вот и поедете,

как свиньи…

И вот когда я была в Киргизии, в то самое лето читала в газете ста-

тью,  которую  пишет  доктор  наук  киргиз,  и  там  было  описано  то,  что

происходит, по пунктам и т. д. Что нам сейчас делать? Главное, что нам

сейчас  делать:  все  силы  бросать  на  то,  чтобы  удержать  здесь  русских!

Если русские уедут, мы останемся в том, чего и достойны: мы останемся

в раннем Средневековье.

251

Ю. К.: В голой степи, на голых камнях.

М. Н.: Это я к тому, что движение времени относительно. О чем я?..

О  том,  что  человек  потерял  чудовищно  много,  считая,  что  он  победил

природу.

(Чаепитие.)

Ю. К.: Литература  –  совершенно  природное  явление.  А  там  это  –

профессия.

М. Н.: Совершенно точно. Мне абсолютно нравится, что у нас так.

Писатель  –  это  должно  быть  не  профессией,  а  единственный  способ

жить. И даже больше того, например, Ломоносов или Тредиаковский, для

них – жить и служить своему Отечеству.

Ю. К.: Я как-то готовился к докладу в Министерстве культуры о Со-

юзе писателей и изучал материалы по союзам писателей в Америке, Евро-

пе. В Америке знаешь, сколько членов союза писателей? – Одиннадцать

миллионов, потому что профессия писатель включает в себя рекламщи-

ков, сценаристов, журналистов – тех, кто пишет буковки.

Е. Ш.: А как Вы к зарубежной литературе относитесь?

М. Н.: Я  не  знаю.  Мало  зарубежной  литературы,  которую  можно

сравнить с русской. Я уже вчера об этом говорила, что надо читать в под-

линнике. Они считают своего Виктора Гюго национальным гением номер

один. Для того чтобы поэзию ценить, надо быть там. Французы, надо ска-

зать, нам очень чужие, они совсем другие люди, как и все по отношению

к нам европейцы.

Ю. К.: На чем мы там остановились?

М. Н.: Остановились на Булгакове. Там есть такая штука: обидели –

написал… Товарищи, ну и что! Что в этом такого? А потом погром и по-

жары, и все эти ее летания на метле только за то, что написали плохую

рецензию.

Я понимаю, что обида – это чудовищно злющая сила. Больше того,

обида – это вообще страшная сила. В Советском Союзе масса людей счи-

тали себя непонятыми и обиженными и держались на этом всю жизнь!

И то, что его не печатают, и все это сносилось на происки жуткого режи-

ма – здесь совсем не это. Обида.

Ю. К.: Тридцать лет назад сидел у тебя на кухне, ты говорила, что

с обидой жить нельзя.

М. Н.: Нельзя.  Пастернак  абсолютно  прав,  что  писал  о  природе

с восхищением. И он абсолютно прав, что вокруг него природа распуска-

лась, шевелилась и увядала снова, и что этот клубок восхищающих вещей

никогда не убывал.

Ю. К.: А «Доктор Живаго?»

252

М. Н.: «Доктор Живаго» мне не нравится. Он мне не нравится по са-

мым простым соображениям: я считаю, что он плохо написан. И ничего

с этим поделать нельзя. Очень хорошо написан роман «Обломов», очень

хорошо написан роман «Отцы и дети», гораздо лучше, чем «Дым». А этот

плохо. Можно на это не обращать внимание, но это заметно.

Но ничего страшного нет, если человек, который написал несколько

превосходных вещей, решил написать это. На мой ум, вся история, кото-

рая описана в «Докторе Живаго», вся это политическая кутерьма до сих

пор мешает нам прочесть роман так, как его можно было бы прочесть. Но

в целом: я перечитывать не буду.

Ю. К.: А Булгакова связывают с Гоголем из-за чертовщины.

М. Н.: Я никогда бы не стала связывать Булгакова с Гоголем. Самой

лучшая вещь у Булгакова, на мой ум, конечно, «Белая гвардия». Она прав-

да очень хороша. Там сам материал, сам предмет авторского внимания –

все хорошо, все первосортно. Там есть тяга…

Ю. К.: Поземка такая. О России… Там любовь, а не обида.

М. Н.: Это кукольный, мещанский взгляд на мир. Мне очень труд-

но представить: вот у тебя дом, у тебя любимая жена, у тебя прислуга

в белом переднике – ты обижен-то на что? Здесь-то на что обижаться?

Мы-то пережили такие вещи. Народ как таковой пережил такие ужасы,

такие страшные вещи, что читатель может понять, что это обида, что это

недооценка.

И еще, что меня поражает: если тебя читают, переписывают, ходят

полные  залы  –  обижаешься-то  ты  на  что?  Вот  это  совершенно  удиви-

тельно. Что касается Гоголя, то я считаю, что они даже рядом не лежали.

У  Булгакова  эта  линия  придумана,  идеально  отстроена,  все  места  рас-

ставлены, каждый выполняет свою функцию – это все совершенно точно.

Все это увязано во времени простом – все понятно.

Ю. К.: Все это по-европейски функционально.

М. Н.: Все это функционально и хорошо, профессионально сдела-