Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

Потом второй раз – четыре часа. Пахнет удивительно совершенно! День

и ночь мы парили в этих кастрюльках. Но мать моя все это героически

переносила.  Бабка  была  такой  святой  человек,  денег  брала  чудовищно

мало, потому что нельзя: кто лечит за деньги, тот проклят. Можно брать

только то, что идет на еду. А раньше и платили так: молоком, хлебом, яич-

ками. Наш роман с бабушкой – это у меня, товарищи, был классный ро-

ман – длился лет семь. Поскольку она еще и меня в детстве спасла: у меня

уже был установлен диагноз. Диагноз совершенно неизлечимый, ни один

врач не взялся. А бабка, да. В общем, тоже мне очень помогла. И я ходила

к ней, ходила. А это был край Уралмаша, тьма жуткая. А вещей с собой

было много: я с мешком туда шурую.

Ю. К.: На Коммунистической, что ли?

М. Н.: Там уже ничего нет. Прямо далеко-далеко туда, там уже ма-

ленькие деревянные дома стоят.

Ю. К.: Да, Коммунистическая улица…

М. Н.: А она уже была очень старая. Но надо сказать, что это труд

жуткий: допустим, какую-то траву, пусть землянику, ее можно выкапы-

вать только с корнем, и только пока держится цветок, и пока не высохла

роса.  (Костя  мне  очень  часто  земляники  приносил.)  Это  она  выходила

ночью, там ночевала под деревом, сама выкапывала. Труд, конечно, надо

очень много знать. Я с этими мешками все ходила-ходила, а она уже ста-

309

рая – ноги у нее опухают. И она все на меня так смотрела-смотрела, по-

скольку дело можно передать человеку, которому я всецело доверяю, ко-

торый не сделает из этого прибыльного дела, в общем, вот такому. А у нее

никого нет, она одна. Как-то к ней прихожу, а она нашла под Невьянском

преемницу и повезла травы. А надо сказать, травами она лечила только

местными, а если обменивалась с кем-то, то ни в коем случае не с Кав-

казом, Крымом, а можно только с Алтаем, где одинаковая погода – а во-

обще, все местное. И вот она уже договорилась с нею и пошла, а я пришла

с ней попрощаться (вот на таких каблуках). Она выходит из дому, повезла

в Невьянск этой, ну, которой секрет передает. И вот мы вышли обе – ну

классно!  (Смеется.) Сплошное кино! – на мне вот такие каблуки, а бабка,

ну понятно, в чем может быть: естественно калоши, естественно плюше-

вый жакет. Все путем! Голубой платок на голове. Она один мешок несет,

а я – другой. Вышли с этого Уралмаша с двумя мешками. Я ей: « Давайте

на такси поедем». Какое такси! Мы с ней – ну что ты! – на трамвае. До-

ехали. Посадила ее в вагон. Я ее подсаживаю, мешки туда же. Ну, кино

жуткое!

Мы когда с ней вошли на вокзал…  (Смеется.)

Ю. К.: (Смеется.) В калошах и в итальянских туфлях.

М. Н.: Да! В платье и в перчатках, да еще в этих туфлях. Мужики

просто  падают.  Картинка  просто  маслом!  Потом  через  какое-то  время

пришла. Этой бабки дома нет: дом снесли. Но она уже была очень старая.

А теперь таких нет. А то были даже две на город наш. Они такие чудеса

творили. Ну просто жуть, кого они вытаскивали! Гоняли, правда, их.

Е. Ш.: За что их гонять-то?

М. Н.: Милиция постоянно. Это жуткое дело! Однако у нас бабушка

была, ее постоянно гоняли. И однажды там какой-то милиционер: «Вни-

мание: облава!» И она ему – она такая маленькая, с умным лицом: «Что

ты кричишь, что ты надрываешься?» А он матерщинник. Матерится как-

то так: начнет и пауза. Она ему говорит: «Ты знаешь, жив он будет, но

ты-то думай!» Все так оно и было. Киносюжет.

Мы все ужасно были бедные тогда. Подруга моя устроилась рабо-

тать в детский сад – чистить картошку. Но надо сказать, она ничего не

умела делать по хозяйству. А я как раз все умела делать. Но нельзя же

подругу бросить! Я каждую ночь своих обихаживаю… А лихое было вре-

мя. И сама бегу к ней помочь. Надевала старую курточку и в руке несла

нож. Нож нужен свой, другого там не было. Бегу с этим ножом, в этой

курточке. В это самое время, ну, ты знаешь Николая Григорьевича…

Ю. К.: Никонова.

310

М. Н.: Да. То ли он прогуливался в порыве вдохновенья, то ли так

просто. Это надо было видеть! Уж он смотрел-смотрел… Это было жгуче

интересно, потому что он вообще не подумал, что это я, но тем не ме-

нее… Но похожа же! (Он как-то мне сказал: «Но до чего она, гадина, на

тебя похожа!») Самое интересное: я иду одна, и он идет один – я вижу

такая мужская фигура. И в руке у меня нож.  (Смеется.)

Ю. К.: У библиотекаря. Как вор.

М. Н.: И надо сказать, ладно я хороша, но он тоже! Он тоже! Про-

сто феномен. Кстати, он молодой был хорош собой. Ну просто чистый

русский степной помещик. Это типаж такой. Но он, по-моему, не знал об

этом. Ю. К.:  (Смеется.)

М. Н.: По-моему, он об этом не знал. И как-то зашел какой-то раз-

говор,  я  сказала  об  этом,  и  он  даже  как-то  обрадовался.  Он  просто  не

знал об этом. А был русский степной помещик – и все. Вся его фактура,

медленные его движения – ну все.

Ю. К.: Он и в старости был вальяжный такой.

М. Н.: Нет,  вальяжность  –  это,  ну  как  тебе  сказать…  Но,  вообще,

надо сказать, он мужик-то видный.

Ю. К.: Да.

М. Н.: Он просто хорош собой. Просто хорош!