Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

Ю. К.: Жили вы на юге России в основном?

37

М. Н.: Не жили мы на юге России. Это их семья жила в Севастополе.

Отец жил всегда здесь. Он вятский. Он никуда отсюда никогда не хотел,

хотел здесь работать в лесу. Так все и получилось.

Ю. К.: А почему он хотел работать в лесу?

М. Н.: Это  история  очень  интересная.  Началась  Первая  мировая

вой на, и у них были ускоренные курсы, и его взяли на лесохозяйствен-

ную  практику  при  уральском  заводе,  и  он  им  так  понравился,  что  они

взяли его к себе лесничим. Это потрясающе. Отсюда я делаю вывод, что

если бы не социалистическая революция, отец сделал бы потрясающую

карьеру, так как он был трудоголиком, он очень любил работать, притом

был  жутко  образован.  Более  того,  ему  все  это  очень  нравилось.  Очень

умный, прекрасно начитанный.

Ю. К.: Про начитанность я бы хотел закончить. К семье потом вер-

немся. Мы не говорили о Мандельштаме и о Блоке почему-то не говори-

ли. М. Н.: Что еще надо сказать, очень интересная фигура Н. Заболоц-

кий, которого мы несколько смяли. Эта увлеченность материалистической

философией и философией вообще, которая была жутко неоднозначна, и

вообще, возможность осознать все умом и интеллектом вплоть до Бога,

было такой мощности, что практически все люди были в этом завязаны.

И вот вернемся к Заболоцкому. Эта философия была жутко неоднознач-

ной. Если познакомиться, системно почитать Циолоковского, Чижевско-

го – все это их пространство, где все мы живем: люди,  звери, самолеты,

пароходы. Да, и Вернадский тоже… И это все необязательно гуманизм,

ибо кризис гуманизма тоже был. Еще у Платонова в «Ювенильном море»

все это слышно. Это как раз не преклонение перед человеком. И у Циол-

ковского ставка на то, что выживает сильный. Это все следствие увлечен-

ности материалистической наукой и философией: раз мир познаваем, то

он и переделается. Надо сказать, что все, что касается обэриутов, – это

все  у  них  очень  слышно.  Поскольку,  реальной  жизни  должно  соответ-

ствовать реальное искусство. А жизнь в их понимании строилась именно

по этим законам. Так и у обэриутов, потому-то публика их не особенно

любила. У них была такая игра, игра в бисер. И у Заболоцкого тоже.

Ю. К.: Но он же шире этого.

М. Н.: Что ты, конечно.  «По лугу шел красавец Соколов…» 21 – никто

никогда у нас не выставлял красавца-мужика в очках и с гитарой. А пе-

ред этим, когда появляется Лодейников, и начинается шевеление жуков

и  трав,  получается,  что  все  эти  жуки  ударялись  ему  в  грудь  и  падали,

21 Н. А. Заболоцкий. «Лодейников».

38

и Соколов шел по падали. Если взять раннюю поэзию Заболоцкого, он

уже тогда начал вписываться в мир этого безумного круговорота в при-

роде. И по сравнению с ранней поэзией, в конце он от этого научного,

от материалистического взгляда, начал отходить. Я бы так сказала, со-

всем отошел. И когда он говорит:  «Да простит тебя бог, можжевело-

вый куст!» 22,  непонятно, к какому он богу относится, обращается. И эта

огромность этого бога Вернадского, Чижевского, Циолковского, единство

пространства и живущих в нем сохраняется. Но заряд милосердия и вели-

кодушия гораздо больше, чем в молодом возрасте. Именно поэтому моло-

дой Заболоцкий гораздо меньше нравится читателю.

Ю. К.: Был гуманизм Пушкина, Толстого и Достоевского. Они раз-

ные, это три разных аспекта.

М. Н.: Там всюду есть совесть и справедливость.

Ю. К.: Богоискательство в себе, снаружи. Откуда взялись эти люди,

другой совершенно нравственности? Чижевский, Вернадский, Циолков-

ский…

М. Н.: Эти люди взялись вот откуда: как только начали появляться

социал-демократы, Белинский. Писарев, Чернышевский и так далее, как

только они были объявлены фигурами номер один, как только на похоро-

нах Чернышевского кричали даже: «Ты Пушкина выше», тогда это все и

началось.

Ю. К.: То есть прагматика победила? Прагматика революции.

М. Н.: Там есть еще один момент, на который практически никто не

обращает  внимание.  Если  почитать  П. Н. Милюкова  «История  русской

интеллигенции», там на примере Добролюбова и Белинского становится

видна умалчиваемая сторона. Нам из них сделали героев. Просто-таки

люди из кованой стали. Если читать Милюкова, я не говорю, что он сни-

мает с них героический пафос, но там есть момент, которого нельзя не

заметить, это момент некоторой обиды. Момент некоторой человеческой

недостаточности, которую эти люди поначалу испытывали рядом с людь-

ми другого ранга. С такими как, скажем, Жуковский, Пушкин. Испыты-

вали, несомненно.

Ю. К.: Некоторую второсортность? По-другому не скажешь.

М. Н.: Да,  их  не  блистательность,  их  не  светскость.  Отсутствие

в них героизма в том плане, в котором он был присущ дворянству. Там

есть чудовищные эпизоды, когда молодой Белинский роняет фужер и об-

ливает белые панталоны чуть ли не Жуковскому. И в ужасе, не зная, что

делать, желает только убежать. И такое мучительство в общении с людь-

22 Н. А. Заболоцкий. «Можжевеловый куст».

39