Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

месте, а может быть, и рассеяна в просторах нашей необъятной страны

(Екатеринбург – Крым – и т. д.), рассредоточена, чтобы время от времени

сбегаться, стекаться в одном месте, сгущаться в нем. Место – дом Майи

Никулиной. Время – последняя треть XX века.

Дом Майи Никулиной – это двухкомнатная квартира в здании «ста-

линской постройки» на ул. Декабристов. Домище – как казалось тогда:

буквой  П  с  «перекладиной»  на  восток;  вход  во  двор  с  юга  и  с  севера,

и с востока – через арку, выходя из которой со двора, можно было попасть

(особенно  в  нетрезвом  состоянии  и  в  темноте)  в  какие-то  колючие  ку-

сты, обдиравшие своими ветками мое лицо не однажды. На север – парк

Павлика Морозова, с гипсовым памятником герою-пионеру, с двойным

сквером, со скамейками (тогда, в 70–80-х все будет разрушено, разлома-

но  и  растоптано),  с  ажурной  телевышкой  за  забором  (темно-зеленым),

упиравшимся почти в ворота, выводившие на ул. Луначарского: налево

долгое здание телестудии и за ними гастрономчик «Четырка» (Майино

словцо), т. е. № 14, куда часто бегали за тем, что утоляет жажду. Онтоло-

гическую жажду.

Квартира  была  небольшая,  но  с  высокими  потолками,  большими

светлыми  окнами  (как  тогда  казалось),  с  балкончиком,  с  которого  мы

иногда (Саша Калужский, поэт и флибустьер, ныне американец, и Саша

Верников, Верникеш, Кельт, абсолютный гений и шалопай) поливали про-

хожих водичкой с высокого этажа. В дальней комнате всегда кто-то был

(отец, мама Майи Никулиной, а позднее дочь Мария, красавица, умница

с безусловным витальным талантом, философ, но с норовом серьезным,

редким – адская смесь характеров отца – поэта и путешественника Вла-

димира Кочкаренко и матери – Маий Никулиной, поэта, дворянки, пахаря

великого, труженицы редкой). Комнаты были смежными. По праздникам

сидели в ближней за большим столом (я обычно, первое время, помалки-

вал и рвал глаза, переводя их с Майи на книги (их было много – редких и

красивых) и обратно). Большее же время проводили на кухне, располагав-

шейся влево от коридорчика прихожей, в которой мне постоянно падали

376

на голову стихи – именно сваливались на меня, как шапки зимние с полки

для головных уборов. Обитали мы в кухне, но запаха кухни не помню:

не было ни чада, ни грома кастрюль, зато стоял аромат трав и приправ,

относивший, уносивший мозги к югу, на юг, поближе к Греции и Крыму.

Хозяйка  поспевала  всюду:  обихаживала  и  лечила  родных  (в  даль-

ней, «северной», комнате), укладывала самых слабых из нас в «южной»,

сидела-стояла-готовила-слушала-говорила-что-то записывала на клочках

бумаги-оглядывала всех и каждого-кормила-поила-встречала-успокаива-

ла-давала советы-провожала (никогда не видел, чтобы выпроваживала)-

слушала наши речи, стихи – редко сама моногологизировала, очень ред-

ко, – одним словом, жила и наблюдала жизнь.

Однако между домом Майи Никулина и первой встречей с ней в уни-

верситете  было  еще  одно  знакомство:  Майя  Никулина  тогда  руководи-

ла литературным объединением завода «Уралэлектроаппарат», куда я и

приехал однажды (на Эльмаш, который был явным младшим братишкой

Уралмаша, моей «малой родины», где я имел счастье родиться и жить до

службы в армии), – приехал с женой, молодой и красивой, ревновавшей

меня и к Майе, и к стихам, и к черту лысому. Именно там, в Никулинском

литобъединении  я  наново  познакомился  с  однофакультетниками  Вик-

тором  Смирновым,  очень  самобытным  поэтом;  Андреем  Танцыревым

( тогда – Сафоновым), поэтом европейского склада; Александром Койно-

вым, талантливым поэтом и рассказчиком; Анатолием Фоминым, поэтом

и ученым; Евгением Касимовым (мой старый знакомец, ставший другом

на долгие годы – и опять благодаря Майе), ярким человеком, одаренным

буквально во всем, эрудитом, талантливым прозаиком-рассказчиком, по-

этом, знавшим иную музыку, и др.

В то время я почему-то страстно хотел, жаждал издать свою книгу.

Однажды зимой мы все вместе шагали от ДК Электротяжмаша к трам-

вайной остановке, и я, смущаясь до слез, заикаясь (тогда я еще крепко

заикался)  и  сгорая  от  стыда,  обратился  к  Майе  Никулиной  с  косвен-

ной  просьбой-непросьбой,  с  намеком,  что  ли:  как  бы,  мол,  мне  издать

книжку-то  стихов-то  моих-то?..  Ответ  Майи  был  скор,  внезапен,  даже

и категоричен: издать трудно, но, видимо, можно. Но! Юра, ты о таком

издании будешь жалеть всю жизнь… Тогда я смутно представлял себе –

почему буду жалеть. Но через месяц-другой понял: стихи слабые. Рано.

Майя была права. Первая книга моя вышла тогда, когда мне было почти

36, в 1991 г. Книга большая, состоящая из трех книжек, страниц на 240,

за  которую  мне  не  стыдно  до  сих  пор.  (15  лет  я  жил,  как  и  многие  из

нас, со спокойной уверенностью в том, что в СССР моя книга не выйдет

никогда, – перестройка «помогла» – и одну книжку в  государственном

377

издательстве мне все-таки выпустить удалось – не без помощи М. Нику-

линой, С. Марченко и Е. Зашихина, в те поры главного редактора Средне-

Уральского книжного издательства).

Кухня Майи Никулиной – это академия культуры, философии, исто-