Беседы со специалистами

Чтобы перекусить между заседаниями, нужно было спуститься в буфет, находившийся на полуподвальном уровне. Там было всё, включая птичье молоко, по крайней мере, в виде конфет. Так вот, эта дама садилась в позу лотоса на ступеньки, ведущие вниз, так, что из-под юбки выбивалась пена кружев, закуривала сигарету (длинную пахитоску). Моя подруга Сюзанна, которая тоже присутствовала на симпозиуме, шепнула мне: «Смотри, смотри, грузины мимо нее на трех ногах идут».

Дама долгое время не выступала. Все решили, что она приехала для украшения. И вдруг в один прекрасный день она попросила в прениях дать ей слово. В этот день председательствовала психолог проф. Шорохова. Это строгая дама: очень высокая, седые волосы схвачены в пучок, одета в глухое платье из желтого кримплена. На трибуну выходит Маринеску, вся в духах и туманах. Контраст между двумя дамами поразительный. Взявшая слово стала говорить, что она очень благодарна за приглашение, за щедрый прием, но не может не сказать, что в Советском Союзе нет свободы слова, идеологической свободы и т. д.

Становилось понятно, она приехала с политической миссией. Услышав это, председатель встала во весь свой рост и зычным голосом сказала: «Я протестую! Это некрасиво, никуда не годится приехать в страну и ругать ее! В Советском Союзе есть все свободы: политическая, государственная, правовая, сексуальная!» Когда она произнесла последнее слово, мне показалось, что за моей спиной (мы с Эсфирь Соломоновной сидели, разумеется, в первых рядах) разорвалась бомба, такой был взрыв хохота.

Из зала стали кричать: «Оговорка по Фрейду!», «Бог шельму метит!» и пр. Она переждала, когда смех стих, и четко сказала: «Простите, социальных…!».

Прения на этом закончились, и нас повезли на так называемый сбор винограда в загородный дом профессора Габашвили. Там выдали ножницы, которыми мы срезали виноградные кисти, и пригласили за грузинский пышный стол. Еда жарилась-парилась на мангалах прямо во дворе, многочисленные женщины постоянно её подносили. Хозяин был тамадой и раздавал хозяевам застолья и гостям тосты. Когда дошла очередь до меня, я попросила разрешения не говорить, а спеть песню. Невероятно, но рояль был в кустах. Он стоял рядом, тут же в саду, возле стола. Я села, сыграла и спела «Тбилисо» на грузинском языке (научил меня в свое время первый муж). Аплодисменты были оглушительные, грузины вынули меня из-за рояля и на руках отнесли на место. Триумф!

Не могу не упомянуть и еще об одном событии, отнюдь не комическом, а торжественном. На этом съезде выступил Роман Якобсон, тот самый Ромка Якобсон, которого Маяковский поминает в «Товарищу Нетте, пароходу и человеку». Ему было уже много-много лет, за 90. Вывел его под руку замечательный лингвист Вячеслав Иванов, о котором я скажу несколько слов далее.

Р. Якобсон произнес изумительный панегирик в честь русского языка, сделав это на блестящем русском. Зал долго стоя аплодировал.

Симпозиум запомнился надолго, его отголоски звучали то здесь, то там. Например, в НИИ неврологии, профессор Ф.М.Бассин, увидев меня в буфете в обтягивающем комбинезончике, без халата, кивнул в сторону коллег-мужчин: «Ну вот, теперь и посмотрим, какое у них, голубчиков, бессознательное!». Всплыли воспоминания о съезде и на юбилее Эсфири Соломоновны. Я прочитала ей такие стихи:

Зрели финики, гранаты,
Наливался виноград,
Это было не когда-то,
А в Тбилиси год назад.
В трезвом разуме-рассудке
Мудрецы со всей земли
Бессознательного шутки
Обсуждали в Картвели.
И доклады, и банкеты
Были дивно хороши,
Дедов древние заветы
Гости чтили от души.
 Жили делом и потехой,
Скрипом перьев, звоном чаш,
Гарантировал успехи
В том и в этом форум наш.
Кровь грузинская взыграла,
Боже правый, помоги,
Но профессор Бейн сказала:
«Очень, Таня, вы строги!»
И добавила: «Любому
Я сочувствую огню,
Вы доклад готовьте дома,
Я пойду вас заменю».

Эсфирь Соломоновна была моим научным руководителем при написании кандидатской диссертации. Работа над ее текстом чаще всего проходила у Бейн дома. Она жила одна, в очень хорошем доме на Проспекте Мира, рядом с метро «Новоалексеевская». Я любила там бывать. Во-первых, Эсфирь Соломоновна делала ценные, а для меня тогда бесценные замечания по диссертации, а, во-вторых, я волей-неволей подслушивала ее телефонные разговоры.