Бешеный шарик

Уинстон ничего не понимал. Все, что ему оставалось – мучительно слушать Людовик, поскольку мантра «Просто умри сейчас» не срабатывала.

– Да, бывали раньше времена…– мечтательно произнесла Людовик. – Не потому ли они так прекрасны, что нас тогда не было? Могучий Эшенленд – это не просто название популистской партии, а достойное прошлое нашего государства. Безмятежный оазис в мире смуты. Несмотря на все тяготы, выпившие на мое существование, я гордо несу груз ответственности за свою фамилию. Вы тоже должны гордиться своим отцом, господин Фейт.

В выгодной для нее форме, Людовик пересказала Уинстону историю его появления на свет, подчеркнув, что эта информация была и будет известна только ей, ее родителям, семье Уинстона и ему самому. Темптоны сдержали данное ими обещание и унесли эту тайну с собой в могилу. Завершив рассказ, она задала неожиданный вопрос:

– Кому из нас двоих легче?

– Ты ничего не знаешь о моей жизни, ровно, как и я о твоей. – дерзко перейдя на «ты» ответил Уинстон. – На твой вопрос у меня нет, и не может быть ответа.

– Поэтому мы и находимся здесь.

Не прекращая диалога, Людовик поднялась на сцену, и, сняв свои тяжелые сапоги, начала с несвойственным ей изяществом надевать пуанты сизого цвета. Не имея понятия о том, что происходит, Уинстон молча следил за каждым ее движением. Он был заворожен ею и прежняя глухая ненависть к Людовик, постепенно сменялась робким восхищением и первым в его жизни ликованием – он имел что-то общее с личностью весомого масштаба и обрел, как ему казалось, полное право чувствовать себя достойным человеком.

– Вы любите балет? – спросила она.

– Я не знаю, что это. Пару раз наталкивался на это слово в книгах моего старого друга, и только. – смущенно ответил Уинстон. – Мы все здесь ограничены в знаниях.

Сохраняя невозмутимый вид, Людовик начала снимать свою одежду, оставляя только просторную белую рубашку.

– Я такая же пленница Эшенленда, как и все остальные. У меня были мечты и планы на будущее и в отличие от других, я имела полное право на их воплощение, ведь у меня есть дарование. Здесь не стало балета еще до моего рождения, а я жизни своей не представляла без танцев. Моя мать нашла для меня педагога, с помощью которого мне удалось сохранить и преумножить свой талант. На этом все. Каждый должен занимать свое место. В Эшенленде места для меня не оказалось. Пришлось занять ваше. Для того, чтобы выжить, я вынуждена заниматься тем, что изначально было мне чуждо. А был ли у меня выбор? Был, но я не хотела умирать. Даже сейчас я готова побороться за свою жизнь. Преуспевающий в своем деле человек наверняка станет плохим танцором. Великолепный танцор станет плохим исполнителем любого другого дела. Однажды мне пришлось прыгнуть выше своей головы. Сейчас я остаюсь на высоте и не потеряю свои позиции при любых обстоятельствах. Но помимо призвания есть еще и обычная жизнь, которая меня не принимает. Вот сколько живу, столько и думаю: дар это или проклятие. Иногда меня радует одно утверждение, но чаще всего – огорчает второе. Мне нет, и, пожалуй, никогда не будет покоя.

Танец – это лучший способ борьбы с одиночеством и единственный инструмент выражения, когда у человека не получается в каждом слове донести всю полноту своих чувств. За время моего правления Эшенленд вынес смертельный приговор не одной сотне людей. Перед казнью все они проходили через этот зал. Каждому из них был дарован шанс – увидеть меня такой, какой я есть на самом деле, а мне давалась возможность временно сбросить с себя груз ответственности. Я танцевала для них под мою любимую музыку из культового во всем мире балета «Весна проклятая», которая была написана еще в прошлом веке. Но только с вами я могу себе позволить полную свободу и снять с лица маску. Вы и так все видели.

Сейчас перед вами стоит уродливая балерина, а не ваш лидер. Я приняла бремя унижения и тягот, соглашаясь править Эшенлендом в самые сложные времена и сегодня четверть часа на сцене перед живым зрителем – драгоценное время моей короткой свободы.

В считанные минуты Людовик продемонстрировала радикальную трансформацию. Перед Уинстоном танцевала другая, незнакомая ему женщина. Этот типаж был чужд на территории Эшенленда – поэтично нежный, откровенно трагичный. Музыка и в самом деле была необыкновенной. Уинстон впервые столкнулся с живым звуком, воспроизводимым искусственным интеллектом. Прерывистые, несколько агрессивные звуковые переходы нагоняли на него то тоску, то страх, то чувство горького сожаления. Перед ним разыгрывалась история жизни, которую он полноправно мог примерить и на себя самого. В финале она камнем упала в центре сцены и долго лежала спиной к зрителю. Со временем к Людовик вернулась ее строгость и мощь, но едва уловимый трепет все еще сохранялся при ней.

– Мы имеем симфонический оркестр, состоящий из роботов, при этом лишены возможности полноценно питаться, и существуем, из года в год, выпрашивая для себя одолжение. – печально произнесла Людовик. – Именно это вы должны вспомнить, как только окажетесь лицом к лицу с Паундспотом.