Бесносвят. Одна мистическая история

Зачесали тут все в затылках. Деньги-то немалые — целых десять рублей! Но что делать — хоть какая-то надежда у нас появилась. Решили мы все-таки всем селом по десять рублев ему собрать. Собрали и отнесли ему. Раввин тот и говорит еще: мол, у кого кресты нательные серебряные есть — снимайте и мне отдавайте. Зашептались тут все, переговариваться начали — никто и не соглашается кресты с себя снимать и нехристям отдавать. Раввин посмотрел на нас, улыбнулся и говорит: «Как хотите, дорогие мои, оставайтесь вы тут с Бесносвятом вашим, а мы поехали — некогда нам тут зря долго стоять». Пошептался, пошептался народ тут — да делать нечего. Нашлось тут несколько крестов серебряных — даже поп один с себя, а другой с попадьи снял.

Говорит опосля жид этот: «Так, дорогие мои, а теперь принесите-ка мне ружьецо самого меткого у вас здесь стрелка. Да и его самого тоже не прочь было бы увидеть». Подумали-погадали мы всем миром, кто из всего села немноголюдного, кто из малых, сирых да убогих самый меткий стрелок у нас и надумали.

Был у нас в селе охотник один — и зимой и летом в лес ходил зверя стрелять. Меткий он был, страх! Со ста шагов зверю прямо в глаз попадал, чтобы шкуру не попортить. Да вот беда одна — как и все мужики здоровые на войну снайпером забрали его. Правда, сынок у него подрастал. На охоту с отцом ходить начал, стрелять умел уже. Помню, как-то раз вытащил он ружье у отца из дому — начал нам его показывать, хвалиться. Решили мы пострелять немного, чучело из соломы сделали — вроде как зверь какой. Банок, чугунков старых нашли и давай палить. Ванюшка-то этот лучше всех стрелял, почти не промахивался. Так мы раззадорились, что все патроны расстреляли. Выдрал его потом отец здорово. Неделю потом Ваня даже присесть не мог — и смех и грех!

Ну, вот его и назначили самым метким у нас, а стало быть и в Бесносвята стрельнуть. Ружье он отцовское из сундука достал, чистить стал, затвором щелкать. Раввин, значит, когда Ванюшку увидел, по голове его погладил, прищурился так, скособочился весь, будто съежился, осклабился и говорит ему: «Вот ты и истребишь демоново отродье», опосля чего ружье его отобрал и кузню спросил.

Взял он, как и просил, и кресты, а мы его туда. Показал ему кузнец все. Он всех выпроводил, закрылся и чего-то там делать стал. Мы все к окошку бросились — а раввин его завесил. Оставалось только у дверей стоять да слушать чего он там делает. Где-то час он в кузнице сидел — только дым из трубы валил. Вышел он, наконец, и из кармана что-то достал. Держите, говорит, пулю. Зарядите этой пулей ружье и выстрелите ей Бесносвяту в сердце, но только, чтобы не промахиваться — серебра только на одну пулю хватило. А стрельнуть в него на рассвете надо — слаб он тогда и пуля точно убьет его. Не сможет сердце демона серебра освященного выдержать — убьет оно его наповал, а вместе с ним все бесы обратно в преисподнюю возвратятся.

Вот такое вот средство раввин нам подсказал. Пуля единая заговоренная против всего воинства бесовского у нас была только лишь. Не могли, значит, мы промахнуться. Стрелять нужно было прямиком в сердце ему, да еще и на рассвете. Значило это, что еще одну ночь надо в страхе и смятении провести, еще одну ночь бесовские напасти выдерживать.

Пулю Ванюшке вручили, объяснили что к чему, когда стрелять надо. Раввин знал, что делал– точнехонько пулю под ружье подогнал. Поспокойнее тут у всех на душе стало — хоть какое-то средство против этого Бесносвята окаянного нашлось. Тут и все остальные стали доставать у кого что припасено было. Вилы, топоры, косы, кто-то саблю французскую еще прадедом добытую в подполе зарытую вынул. Поп водосвятие устроил, службу в церкви провел, окропил все оружие наше. Теперь и у нас оружие было против иродов этих, могли, в случае чего, в бочину нечисти ткнуть.

Зимой день короткий. Не успеешь оглянуться — вечереет уже. Солнце к закату клониться стало, на востоке луна багровая показалась. Смолкло все в округе — ни птицы, ни звери, ни ветер, ни деревья в лесу звука не подавали. Воздух словно бы загустел — иногда в деревне зимой на закате кажется, что все живое на земле вымерло, что ты один на всем свете белом остался. Редко если птица какая запоздалая пролетит — чудится тогда, что ничего громче шума крыльев ее и нету. Скучно зимой по вечеру. А мы в ту пору все жуть внутрях почуяли, словно неприкаянность какая нашла.

Вроде бы все всегда едино. Каждый вечер все то же самое и бывает. Зимой солнце совсем неярким становится, а к вечеру цвета огненного делается. Снег словно синева становится, а затем и тьма настает. Но в этот вечер все это каким-то зловещим казалось, будто зло нам, недоброе что предвещает.

Не дождались мы солнца заката и в церкви заперлись. Окрестили двери, ставни на окнах закрыли, водой святой их поп окропил. Перед всеми образами свечи и лампады зажгли, бабы и старухи молитвы читать начали.