Бесов нос. Волки Одина

Командовал рабочими какой-то низкорослый и кривоногий булгарин, который всем своим видом показывал, что он здесь главный. Мы не успели к нему подойти, как нам навстречу кинулись два вооруженных человека. Они преградили нам путь и что-то сердито кричали на своем собачьем языке. Бэр испуганно пролаял им в ответ, вырвался вперед и спрятался за их спины. Наш гаут сказал, что они велят нам уйти. Он был напуган. Тогда я подмигнул Бьерну Краснощекому, и он начал делать то, что он хорошо умеет. Он шагнул к охраннику и, вроде, даже не касался его, но тот вдруг упал, как будто оступился. И то же произошло с другим стражником, когда он попытался надвинуться на Бьерна. Это заметил кривоногий начальник и пошел в нашу сторону, отдав команду рабочим, которые с кирками и лопатами последовали за ним. Их было не менее дюжины.

Я вежливо приветствовал кривоногого и назвал ему свое имя, а тот не только не ответил мне и себя не назвал, но даже не посмотрел в мою сторону. Бэр стал ему что-то рассказывать, тыча в меня пальцем. Я попросил моего гаута перевести то, что Бэр говорит, но гаут сказал, что не понимает ни слова на том языке, на котором тот теперь докладывает.

От нечего делать я стал разглядывать низкорослого. У него было круглое лицо, черные, коротко стриженные волосы и глаза, как у лисицы. Одежда на нем была шелковая и такового высокого качества, что мне захотелось попробовать этот шелк на ощупь. Я с трудом удержался.

Когда Бэр замолчал, узкоглазый заговорил, а Бэр переводил, потому что он говорил со мной, хотя смотрел на Бэра. Каждое слово булгарин выговаривал так, будто ему было противно.

Он сказал, что Бэр у них главный по торговле с русами.

Я возразил, что я не рус, и кратко описал, откуда я прибыл в Булгар.

Он сказал, что ему все равно, кто я и откуда.

Тогда я стал описывать наш товар. Он слушал, скривив рот, но я чувствовал, что ему интересно каждое слово.

Когда я закончил, он сказал, что торговые дела его не занимают. Я понял, что он лжет.

Тогда я сказал, что если мне здесь не предложат достойную цену, я продам свой товар в другом месте.

Он пожал плечами и сделал вид, что собирается уйти. Но тут Бэр что-то протявкал ему вслед. Узкоглазый развернулся и сказал, а Бэр перевел:

«Не советую плыть вниз по течению».

«Почему?» спросил я.

«Слишком дорого тебе обойдется».

«Сколько?» спросил я.

Он назвал такую цену, что я не сдержался и спросил:

«Ты кто такой, чтобы торговать рекой?»

Тут кривоногий впервые посмотрел на меня. Глаза у него и вправду были лисьими, злыми и испуганными одновременно.

«Каждый торгует своим товаром. Ниже по течению река наша», – сказал он.

«А вот я и мои братья посмотрим, чья она на самом деле», – сказал я.

Лисьеглазый ответил: «Я тебе сказал, чья она. Вниз тебя никто не пропустит. Так что побыстрее продавай товар Бэру и не мути воду».

Тут Берси вспомнил пословицу и сказал: «Лисе не понять волка».

Кривоногий велел перевести его слова и ответил: «Да, волчьи шкуры здесь не в ходу. У самих много волков».

Наш разговор на этом закончился.

Мы вернулись на пристань и расположились на ночлег.

– На следующее утро меня разбудили крики и хохот, – продолжал рассказывать Эйнар. – Я вышел из шатра на корму и увидел, что напротив наших кораблей на пригорке расположились люди – мужчины и женщины. Мне сказали, что это русы. Их лодки стояли вдалеке от нас, но они уселись и разлеглись напротив наших двух судов. Мужчин было под две дюжины, а женщин пять или шесть. Все были пьяные. Они были так пестро одеты, что в глазах рябило. Один из них, высокий детина в меховой шапке, в кольчуге на голое тело, спустил с себя штаны, усадил на колени женщину, задрал ей платье и у всех на глазах делал с ней то, что люди обычно делают за занавеской в спальной нише. Он ухал, как филин, она скулила, как собачонка, а другие вокруг хохотали, ругались и пили брагу, которую им подливали другие женщины. Все были при оружии. Один из них сидел на лавке напротив моих сходней. Судя по золотой шейной гривне с молоточками Тора, по длинному шелковому плащу, вышитому золотом и сверху донизу усеянному золотыми пуговицами, этот рус был среди них главным. Он пялился на меня, а потом крикнул:

«Чего уставился?»

Я, понятное дело, не стал ему отвечать. И тогда он снова крикнул, потому что спокойно говорить при том шуме, который они издавали, было невозможно:

«У нас этой ночью умер товарищ. Мы тяжко скорбим. А это его несчастная жена». И он указал на женщину, которая скулила на коленях у руса в мохнатой шапке.

Я молчал, а он продолжал кричать:

«Она решила последовать за мужем. И мы по очереди утешаем ее напоследок. Ты не хочешь тоже доставить ей удовольствие?»

Вместо меня ему ответил хохот его пьяного сброда. А я подозвал Логи – он был ближе других ко мне. Я велел ему разбудить Берси – тот обычно спит, как медведь в берлоге, – и передать всем, чтобы никто схватку не начинал, а если до нее дойдет, стараться русов не убивать и не отрубать у них ни ног, ни рук.

Логи бросился выполнять команду. А рус, когда хохот затих, крикнул: