– Меня настораживает, что, судя по всему, сначала булгары натравили на нас русов. Те на нас напали, и только потом за нас вступился Наум… Почему он не сделал этого до того, как началась драка?
– Я только не понимаю, зачем мы им понадобились, – договорил Арни Гаут. – До русов нам далеко. И еще дальше до хазар и до греков.
– Если еврей не соврал и у них везде свои люди, значит, не далеко, – вставил Логи.
Тут Торир Длинный Кеннинг встал из-за стола и вышел во двор, чтобы опорожнить желудок. Он был сильно пьян.
Сначала Логи Финн пошутил по его поводу. Потом изрек пословицу Берси Сильный. Все за главным столом засмеялись, кроме Ингвара Сокола. А тот, пребывая в задумчивости, сказал:
– Меня всегда настораживали люди, которые только себя считают знающими путь.
– Они так себя давно называют, «рахдонитами» на языке персов. И нынешний их конунг, или пех, как говорят, тоже из рахдонитов, из
Так разговаривали и пили встречу трех кораблей за главным столом в Тролльнесе, на Ладога-озере, в Ваналанде.
Глава семнадцатая
Девятая комната
– Мы, благодаря вам, профессор, совершили очень познавательную экскурсию по восьми комнатам вашей системы. Но, насколько я понял, должна быть и девятая комната. А вы нас в нее пока не пригласили, – снова пристал к Сенявину телеведущий, едва Андрей Владимирович вошел в парную.
Профессор оказался там позже других.
Потому как минут за пятнадцать до назначенного времени в альков к Сенявину просунул голову Драйвер и радостно объявил:
– Я проверял – везде лаком пахнет!
«Ну, и чему ты, придурок, радуешься?!» – захотелось спросить Сенявину, но он удержался. А Петрович с тем же веселым видом продолжал:
– Не пахнет только на мельнице. Я все там обнюхал. Ни капельки!
– Ну и?! – сурово спросил Профессор, но в груди у него зародилась надежда.
– Петрович обещал – Петрович исполнил. Одно только «но», как говорится, имеется.
– Что за «но»?
– Там все время вода журчит.
– Я обожаю, когда журчит вода, – объявил Сенявин, и его надежда затеплилась.
Лицо у Петровича стало как будто испуганным.
– Не факт, но не могу гарантировать, что Мирошка там не объявится, – почти шепотом сообщил Драйвер.
– Какой еще Мирошка?
– Какой-какой… Домовой.
– Не валяйте дурака, Анатолий! – радостно воскликнул Профессор. – Домовые на мельнице не водятся. Там живут водяные. А я их не боюсь. Я сам водяной!
– Водяного Мирошка прогнал. Но он, я боюсь, может вместо него объявиться. И начать валять, это самое, дурочку.
– Анатолий! Петрович! Миленький! – стал выкрикивать Сенявин. – Валяйте меня на мельницу! Христом Богом прошу! Переселяйте меня хоть… – и Андрей Владимирович впервые нецензурно выразился.
– Не вопрос. Мое дело – предупредить гостя. А там, как говорится, пусть сам выбирает, – пробормотал Драйвер, часто моргая.
Пока переселялся, пока осматривался и радовался, прошло с полчаса.
А тут еще в предбаннике Петрович его озадачил, когда сообщил, что в парной специально для Андрея Владимировича установлена температура в шестьдесят градусов.
– Она, правда, сейчас уже, наверно, поднялась градусов на пять или на десять, – уточнил Драйвер и заверил: – Но выше девяноста не поднимется. Как вы любите. Хотя Саша просил пожарче. Но я соврал, что Аркадичу выше нельзя.
– А вам откуда известно, как я… какую температуру предпочитаю? – удивился Профессор, снимая куртку.
– Так я же догадливый… Сами знаете, – ответил карел и подмигнул правым зеленым глазом. Хотя обычно люди левым глазом подмигивают.
– Ну и Годин опять-таки, – прибавил Петрович.
– Какой Годин? – не сразу понял Сенявин.
– Какой-какой. Иваныч. Знакомец ваш. Он, когда мне звонил, все про вас рассказал.
Профессор замер со снятой рубашкой в руках.
«Интересно, он ему, сукин сын, и о моем увольнении рассказал?» – тоскливо подумалось Сенявину.
– Позвольте, я аккуратно повешу вашу сорочку. – Драйвер забрал у Профессора рубашку и, снизу вверх заглядывая в глаза Андрею Владимировичу, успокоил: – Он мне про «Абсолют ситрон» доложил. Про то, как вы кушаете рыбу. Про то, как париться любите… И, это самое, волноваться не надо. Мы интересуемся только тем, что помогает в обслуживании. Так скажем.
И снова подмигнул Сенявину. На этот раз левым глазом.
В парную Профессор вошел, обмотав вокруг пояса полотенце. Он не любил совершенно оголяться в присутствии посторонних людей.
Митя и Ведущий сидели голышом, но в банных шляпах. Митя расположился на нижней полке, Трулль – на верхней. Сенявин тут же отметил, что фигура у Ведущего, как у древнегреческих скульптурных атлетов: почти каноническое соблюдение пропорций, мужественная, упругая обозначенность едва ли не всех мышц, но никакой чрезмерности, ни малейшего нарочитого выпячивания.
В сторону Мити Андрей Владимирович предпочитал не смотреть. Митя и одетым напоминал Профессору старого шимпанзе. В голом же виде…
Когда Профессор вошел, Митя закашлялся. Но кашлял коротко и зачем-то прикрывал рот не руками, а стаскивал с головы шляпу и ею закрывал лицо, резким движением явно причиняя дополнительную боль своей пояснице.