Бесов нос. Волки Одина

– Пусть тролли меня унесут, пусть Гарм меня порвет на куски, если судьей будет Павлин! – вскричал Кетиль.

Стали выбирать другие кандидатуры, и в конце концов остановились на Торгриме Умнике.

Начали пить встречу. Кетиль и Свейн пили не закусывая.

Сначала вспоминали о своем путешествии в Булгар, начав с конца и двигаясь к началу. И когда дошли до схватки с русами, стали восхищаться тем, как страшно ревел Торлак, сперва из-за мачты, а потом когда первым спрыгнул с Волка и кинулся в ноги пьяному русу, на котором не было штанов.

– Я следил за тобой и не видел, чтобы ты ел какие-то ягоды перед тем, как зареветь, – сказал Бадвар Зашитый Рот.

– Я никогда не ем того, на что ты намекаешь, – сказал Торлак.

– А люди говорят: ты всегда ешь ягоды или грибы, чтобы так реветь, – настаивал Бадвар.

– Это, наверное, Глам говорит. Ему завидно, что он может издавать разные звуки, а реветь, как я, не умеет, – сказал Торлак.

– Никогда я такого не говорил, – возразил Глам Серый. – Но, правда, как тебе удается так страшно реветь?

– Я уже много раз рассказывал, и мне сейчас неохота, – ответил Торлак.

А рассказывал Торлак вот что. Однажды где-то на Севере людям нужно было сходить в нужник, но они не могли туда войти, потому что в нужнике кто-то так громко и страшно вопил, что даже у самых смелых мороз пробегал по коже. Один человек, который почти вплотную подошел к нужнику, упал без чувств. Торлак же обмотал себе голову плащом и, хотя ноги у него подкашивались, добрался до нужника и вошел внутрь. Там сидел маленький тролль, который, увидев Торлака, тут же исчез, и вопль прекратился. А Торлак справил нужду и лишился чувств. Его отнесли в дом, где он пришел в себя лишь на следующее утро. С тех пор, когда начинался бой, Торлак вопил так страшно, что уши закладывало, и некоторые обращались в бегство от этого ужасного крика.

– Я слышал твою историю, – сказал Глам. – Но не могу понять, как ты у этого тролля научился.

– Не хватало мне учиться у троллей, – сердито ответил Торлак.

– Был бы здесь Берси, он бы тебе напомнил пословицу: от друзей тайн не бывает, – не унимался Глам.

– Нет у меня никаких тайн. Просто, когда мне надо закричать, я вспоминаю этого тролленка, и крик из меня сам собой выскакивает, – признался Торлак.

– Предлагаю выпить за нашего брата Торлака. Он очень храбрый человек, – сказал Бьерн Краснощекий, и все подняли кубки. Кроме Кетиля Немытого, который заявил:

– Нечего пить за коротышку.

Кетиль уже стал пьянеть и, как всегда, начинал злиться.

Но Торлак на него не обиделся и сказал:

– Роста я и вправду небольшого и сердце у меня маленькое. Поэтому я не знаю страха. Прав Кетиль. Нечего пить за человека, который просто родился храбрым.

Но люди вокруг все же выпили за Торлака, а также за его маленькое и храброе сердце.

После этого стали обсуждать, почему люди считают, что у храбреца сердце должно быть маленьким, а у труса большим.

Торгрим Умник попытался ответить на вопрос и долго объяснял – он, когда начинал говорить, всегда говорил долго и скучно, – Торгрим стал объяснять, что в большом сердце больше крови, и кровь поселяет в людях робость, которую разносит по всему телу, и стал описывать как и куда разносит. Но тут Кетиль Немытый сердито сказал:

– Хватит болтать, Торгрим. Ты должен следить, кто из нас выигрывает, а кто проигрывает.

И Торгрим замолчал.

Этим воспользовался Бадвар Зашитый Рот, который сказал:

– Берси Сильный – не меньший храбрец, чем Торлак Ревун. Думаю, даже больший. И роста громадного. Хотите сказать, что у Берси тоже маленькое сердце? Никогда не поверю! В таком-то теле! Странно у вас получается.

Такое водилось за Бадваром. Своей болтовней он нередко ставил людей в тупик.

Разговоры затихли. Люди ели, пили и думали. А потом слово взял Эрлинг Добрый, который сказал:

– Этот вопрос меня давно занимает. И у тех людей, которых мне доводилось умертвлять, я несколько раз вынимал сердце. У высоких людей сердца были побольше, у невысоких – поменьше. Сомневаюсь, что от этого зависит, храбрый ты или трус… Я как-то разговорился со Сваной, которая помогает лечить Ингвару, и она мне сообщила: они, венды, считают, что смелость берет начало не в сердце, а в легких.

– А что тогда в сердце? – спросил Бадвар.

– В сердце – крепость сил, в голове – память, смех – в селезенке, гнев и вожделение – в печени, – отвечал Эрлинг.

Тут принялись обсуждать, почему в одном и том же месте находятся и гнев, и влечение к женщине. И стали шутить по этому поводу. И почти все за столом высказались, кроме Халльдора Павлина, который все время молчал.

Все удивились, когда Кетиль Немытый вдруг отшвырнул от себя кубок и закричал:

– Доиграешься! Клянусь на обручье, что, если не прекратишь, получишь по заслугам!

– К кому это ты обращаешься? – спросил Бьерн Краснощекий.

– Он знает, к кому, – отвечал Кетиль.

– Он, может, и знает, да я не знаю, – сказал Бьерн. За западным столом он был главным.

– Он давно смотрит на меня недобро, и я ему это так не оставлю, – заявил Кетиль.

– Кто на тебя смотрит?

– Вот он, Павлин. Глядит вызывающе. Неужели не видите?