Бессердечно влюбленный

Даха и Маню принялись рассказывать очередную бурду про длинные трассы. А я дёрнулась на тысячный звонок колокольчика над дверью. И увидела, что в кафе ввалился Миша. Взмыленный, как Буцефал, краснощёкий. Прямо в лыжах. Остановился, шаря глазами по посетителям. Шаркнул лыжей по деревянному полу, пропуская кого-то сзади. Это был Егор. Такой же мокрый и красный.

Я подскочила и бросилась навстречу.

— Миша! — вырвалось само.

Он засиял. А я повисла на его шее, теряя себя от счастья, что он живой, целый и на своих ногах, пусть и уставший неимоверно.

— Мишенька…

— Я выиграл, — выдохнул он и заключил меня в свои объятия.

Отвлёкся на секунду. Я почувствовала, что они обменялись рукопожатием с Егором. Рядом упали с грохотом лыжи. Всё равно!

Мой Миша! — пело всё внутри. Надо было кричать, возмущаться или плакать — столько всего скопилось за эти пять часов, но я чувствовала его тепло, вдыхала его запах и просто обнимала его, моего победителя, героя, родного! И выпрашивала индульгенцию у самой себя: я ещё чуть-чуть пообнимаю, и ещё чуть-чуть, и ещё… А потом, чуть-чуть позже, когда обнимательная сила кончится, когда перестану обвивать его шею руками, уткнувшись в неё носом, замирая от радости…, голову снесу.

* * *

Честно говоря, было не до песен. От усталости хотелось рухнуть замертво и лежать. Желательно без лыж и лыжных ботинок. Если б ещё лежание по волшебству сопроводилось душем и стейком размером с барную стойку! И чтобы жевалось как-то само. А Вика бы массаж сделала… Ммм, это будет сказкой!

Спуск оказался не только долгим, но и трудным. Повалил снег. Синего, которого, как выяснилось, зовут Василием, пришлось хором выковыривать, когда он залетел в овраг и провалился. Добров кувырком полетел на одном повороте, чудом лыжи не сломал. Едва я позлорадствовал, меня тоже занесло и закрутило. Но мы снова погнали. Остальные ребята остались передохнуть на второй очереди, прокричав дурацкие пожелания нам вдогонку. И мы понеслись. Последние пару километров я ехал на автопилоте. Добров тоже. Но не отставал. Упорный. Реакция у него не хуже моей. Ехали лыжа в лыжу, и вдруг у самого деревянного настила перед кафе, уже зажегшегося огоньками в расчерченных снегопадом сумерках, Добров намеренно притормозил. Я мотнул головой: соревнование так соревнование, всё должно быть по-честному. До последнего. Но тот лишь кивнул и совсем остановился, пропуская меня вперёд. Я аж проникся.

Не снимая лыж, я вломился в тепло и запахи, от которых тоскливо взвыл желудок. Соображал я уже туго, обвёл кафе глазами. И тут Вика, в красном своём, как ясное солнышко, с рассыпавшимися по плечам золотыми волосами, с глазами огромными от волнения и радости, выкрикнула моё имя и бросилась ко мне. Обняла! Носиком тёплым в шею ткнулась. И я понял: вот оно счастье! Оно того стоило.

Благодарно кивнул Доброву и снова прижал её к себе. Девочка моя! Сколько же от неё любви! Прямо сердце растворяется, как снег на ладони. И неожиданно сам для себя я почувствовал… благодарность. За то, что любит. За искренность. За тревогу и радость в глазах. Да меня никто никогда не ждал! Кроме налоговых инспекторов. А вот так — никто! И где-то в глубине себя я понял, что никогда не предам её, что бы ни случилось! Как голодный пёс человека, который его обогрел и накормил.

— Я выиграл, — отчитался я ей, а по ощущению будто меч к ногам преподнёс. И щит. После боя. Принцесса моя! Я тебе весь мир к ногам положу! Даже если ты ещё не знаешь об этом…

Вика обняла крепче. Оценила. Хорошо-то как! И пофиг, что сейчас свалюсь. Поймал несколько завистливых взглядов. Доброва в том числе… Прощаю. Да, у меня такая женщина, которой любой позавидует. Но она только моя! Я поцеловал её в тёплые губы, пахнущие вином, апельсином и гвоздикой.

— Ты в порядке? — спросила она, подняв глаза.

— Всё норм! — улыбнулся я ей и поднял большой палец. — Поесть бы.

— Сейчас, — оторвалась она от меня. — Что ты хочешь?

— Чего угодно, — выдохнул я. — Но мясного и побольше.

Она подозвала официанта, защебетала на французском. Как-то отстегнул лыжи, сел на лавку. Махнул Доброву:

— Егор, давай к нам.

Неандерталец крепко пожал мне руку. Егор охотно подсел, крикнул хрипло:

— Вика, плиз, и мне всего такого же закажи!

— Значит, кровопролития не будет? — ехидно спросила Дарья.

— Нет, — сказал я и добавил, просто для галочки: — Будет только приз победителю.

Вика покосилась на меня, а Дарья ответила с ядовитым сарказмом:

— Жаль, а мы ждали, чей же окровавленный труп привезёт амбуланс. Ставки делали. Всё зря.

Я её придушу когда-нибудь. Кажется, начинаю понимать, почему тёщ не любят. Даже «почти тёщ» надо ограждать от приличных людей.

Добров хихикнул и подтянул к себе чей-то наполненный глинтвейном стакан. Громко выпил и вытер воображаемые усы. Говорить особо мы уже не могли. Но йети спрашивал, и приходилось отвечать. Кажется, он завидовал.