Бессердечный

Арбалет я представил в пустом помещении своего мозга вместе с собой и отчётливо спросил, где его получил. Ответ получил не сразу, точнее осознал, как осознавал, что сижу на уступе под окном, как то, что было явно и не оспоримо, как упавший на голову снег с крыши, вот прямо сейчас. Мне подарили его на день рождения в двенадцать лет. И я уверенно повторил вопрос: кто мне его подарил? Тут с болью в голове забились стопки памятных листов: негодуя, моё сознание попыталось внушить мне неудобство в пространстве – внезапный холод, который до этого я не чувствовал. Сознание отвлекало меня и пустая комната начала колебаться, с треском, но всё же дала мне понять – дарили друзья, на этот раз я увидел маленький кусочек картинки, он промелькнул в голове, так быстро, что деталей рассмотреть не удалось. Но сдаваться не желал, продолжил держать себя в пустой серой комнате вместе с арбалетом, смотрел на него, как будто он мне должен и крикнул: как их зовут!? И вы не поверите, пришлось бороться и держаться в комнате вместе арбалетом в руках, пока сквозь меня просачивались еле слышные имена, точнее части от них, но ни одно не пронеслось в полном размере – моё сознание и разум блокировали сами себя. Вырывал я только безобидную часть информации, которая, видимо, не сможет навредить, а всё остальное ускользало, веяло опасностью и не давалось в руки. Я понял это и нарушил правило номер один: у себя в голове никогда не кричи – это опасно! Да, закричал от негодования, что не мог пронять кто эти – Имон, Сион, Кир, Иил – я сам над собой издевался в тот момент. Имена, вспомни их имена! Меня выбило на поверхность, как пластиковую пробку, которую безуспешно пытались потопить. Но я всё ещё оставался в уединении и воинствующе пробивался в пустую комнату, не допуская никакой лишней мысли. Вы не представляете, как сложно не думать хотя бы минуту! Но вдруг, когда я почти подобрался к двери, мельком заметил, что она не такая, а обвита зелёными корнями и мхом и из-под двери вылетали жухлые листья, на меня обрушилось страшная физическая боль – закололо сердце и запульсировал, бешено висок. Я открыл глаза и обнаружил, что стемнело, и дом освещался фонарями от дороги, а место, где сидел, высвечивалось зелёным квадратом от окна – на кухне что-то готовили, и мне захотелось поесть, немного отдохнуть – голова гудела, и казалось, что там рой, нет, целая армия разъярённых пчёл. Вот такое времяисчисление – резинка с различным натяжением.

2

Время летело, а память боролась со мной как с врагом. Я извёлся – сон пропал и ночью продолжал попытки разбить блок. Злясь, я повторял один и тот же вопрос, от которого чувствовал беспомощность, от неё воротило, так что убежать от себя стало реальным выходом. Но саможелением заниматься не мог, сильнее и сильнее наседал на мозг. Почему не можешь вспомнить, что тебе мешает, зачем так долго скрываешься сам от себя правду? Переизбыток мыслей заставил проснуться и на этом самокопание не кончились. Вдруг я точно понял, не всё мы можем сделать в одиночку. И я задумался над этим, серьёзно сосредоточился: а как с Кирой? Когда ты с ней ты не думаешь ни о чём кроме того про что мы говорим здесь и сейчас. С ней ты видишь краски природы под новыми, немного двоякими углами, с ней легко вспоминать. Ты сваришь ей какао просто так, в магазине в корзинке с продуктами всегда окажется пачка вкусного печенья или шоколадка – незначительный вес сладостей, которые сам не ешь, но в корзинке они будут. Не зная зачем, ты притащить домой старый плёночный фотоаппарат Conon с запасной плёнкой в тюбиках, как из-под гуаши – просто чтобы увидеть улыбку и улыбнуться самому. Я не знаю того человека, по которому скучаю. Но с ней он понемногу возвращается, тот, кто был до меня.

– Кира! – звал я из коридора, она прибегала и спрашивала: «Что?», как обычно. Мне как раз вспомнился момент, когда в конце осени я принёс в подарок не просто сладости. В раздумьях я достал из кармана коричневый чехол и аккуратно, словно бомбу положил на невысокую тумбочку, над которой висело в прямоугольной серебристой раме зеркало. Кира смотрела на меня лисьими глазами.

– Это тебе, – сказал я, наконец, когда вешал куртку за крючок. Кира резво распаковала фотоаппарат, рассмотрела до винтиков, и, прыгая от неизвестной радости, обняла меня.

– Спасибо, Вильям! Он ещё рабочий, на нём винтажные нечёткие снимки отлично выйдут.