Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино

Но вот вопрос: является ли «Омерзительная восьмерка» интерпретацией какого-то великого фильма, как, например, «Настоящая любовь» была rip-of’ом «Таксиста»? Многие критики отметили обязательные параллели с «Бешеными псами» (режиссер переснимает сам себя), обнаружили в фильме дух Агаты Кристи и, конечно, упомянули «Нечто» (1982) Джона Карпентера. Пожалуй, ближе всех к истине те, кто сравнивал «Омерзительную восьмерку» с «Нечто». Однако рецензенты ограничились лишь упоминаниями, в то время как западные поклонники провели точные параллели[366]. У «Омерзительной восьмерки» действительно куда больше общего с «Нечто», нежели с «Бешеными псами» или чем-то еще. Группа людей в замкнутом пространстве; снежная изоляция. В «Омерзительной восьмерке» мы видим точно такое же всеобщее недоверие и паранойю, что и в «Нечто», а также попытку выяснить, кто из обитателей хижины / станции является чужим — предателем или чудовищем. Это если не упоминать о том, что в главной роли «Нечто» снялся Курт Рассел. Кроме того, композитором в «Нечто» выступил Эннио Морриконе, которого Тарантино пригласил именно в «Омерзительную восьмерку». Более того: несколько неиспользованных в «Нечто» треков в итоге вошли в фильм Тарантино. К слову, «Омерзительная восьмерка» стала первой картиной режиссера, к которой был записан оригинальный саундтрек, в итоге получивший премию «Оскар». Таким образом, Тарантино взял научно-фантастический хоррор, на территорию которого почти никогда не заходил, и сделал из него детективную пьесу в декорациях американских снегов XIX столетия. При этом крови и напряжения в его «пьесе» не меньше, чем в обычном хорроре.

Очевидное смешение жанров (вестерн, детектив, триллер, хоррор), разумеется, должно было привести к тому, что критики с недоверием отнеслись к «Омерзительной восьмерке». Например, Ярослав Забалуев заявил: «Сейчас, когда фильм вышел на экраны, можно констатировать, что впервые за долгие годы Квентину удалось, во всяком случае, удивить своих зрителей. Заявленная как вестерн картина на деле оказывается чем угодно — триллером, разговорной комедией, театром жестокости, но только не фильмом про ковбоев»[367]. Андрей Плахов посчитал, что «фильм притворяется неовестерном — точно так же, как обманчивую маску носит каждый из его антигероев»[368]. Давайте вспомним формулу Сэмюэля Перри относительно жанровых установок Тарантино: X + Y + Z (спагетти-вестерн, субжанр эксплуатационного кино и неконвенциональное воплощение главного героя)[369]. Если эта формула актуальна для всех фильмов Тарантино, начиная с первого тома «Убить Билла» и заканчивая «Джанго освобожденным», то работает ли она в «Омерзительной восьмерке»? В некоторой степени да. И вот почему. Во-первых, «Омерзительная восьмерка» одновременно является спагетти-вестерном и не является им. Не является потому, что отсылает к ревизионистским снежным вестернам типа «Маккейб и миссис Миллер» (1971) Роберта Олтмена. Во-вторых, в этом фильме нет традиционной для Тарантино «мексиканской дуэли»[370], которая есть в «Бешеных псах», «Настоящей любви» и даже в «Бесславных ублюдках», где она иронически обыгрывается. Когда после потасовки в подвале немецкой таверны Альдо Рейн ведет переговоры с единственным выжившим нацистом, тот обращает внимание, что у них не «мексиканская дуэль». Тогда Рейн говорит, что хотя он и без оружия, но если солдат его застрелит, то «ублюдки» бросят в подвал гранату и все умрут: «Самая настоящая мексиканская дуэль!» В-третьих, в целом действие происходит в замкнутом пространстве, оно ограничено несколькими персонажами и не характеризуется тем, что обычно называют динамизмом. «Джанго освобожденный» куда больше подходит под это определение. Таким образом, Тарантино, снимая второй вестерн подряд, делает то, что уже делал с «Убить Билла», создав второй том совсем другим, и с «Доказательством смерти», поместив две версии фильма в один. Согласимся, что «Джанго освобожденный» более клевый, чем «Омерзительная восьмерка», в том смысле что первый куда больше заигрывает со зрителем, чем второй.