Бестиарий

«Минутка» – это пятновыводитель в тюбиках размером с зубную пасту. Когда выдавливаешь его в пакет, он и выглядит как паста, белая и густая. Через какое-то время «Минутка» превращается в порошок, и вдыхать ее уже трудно – порошок летит в горло и забивает дыхательные пути. Надо высыпать порошок и залить новую порцию. Лицо дышащего тоже страдает от пятновыводителя, оседающего вокруг рта едкой пыльцой, которая вызывает жуткое раздражение в виде маленьких язвочек и зуд. Ходишь как диатезник. Приторный и сладкий до рвоты вкус у этой «Минутки». К ней приходилось каждый раз принюхиваться: вдохнешь несильно и ждешь – вырвет не вырвет. Раз на пятый можно дышать. От «Минутки» шли умопомрачительные галлюцинации, круче, чем от бензина. Стоила она дешевле «Момента». Но если долго на ней зависать, немели руки и отнимались ноги. Один раз мы вытаскивали брата из подвала, и он еще долго лежал кашляя на скамейке, пока смог встать на ноги. Стаса Клыка вытащить было некому – чувак, с которым он употреблял, сам еле вылез из этого подвала ползком, на руках, и потерял у двери сознание. Прохожие вызвали скорую. Чувак впал в кому. А за Клыком никто так и не заглянул. Стас был высоким белокурым добрым парнем. У родителей он практически не жил, там был жуткий синячий притон. Но ему хотелось дома, и он, зная, когда уходит на работу наша мама, приходил из подвалов к нам. По ночам он потрошил машины, краденое сбывал по дешевке кавказцам с рынка. К нам приходил всегда с выпивкой и едой. Мы пили портвейн и ели какие-нибудь пельмени. Потом он отсыпался пару часов и шел обратно в подвал. Его мать пропустила и смерть, и опознание, и похороны, которых и не случилось. Так и закопали где-то без слез, по-тихому, за государственный счет. Мать так и не поняла ничего. Ходила целыми днями и искала по району Стасика, спрашивая у дворовых, не видели ли они его.

– Дык он, тетя Рита, только что вон туда пошел! – говорили ей гопники, хихикая вслед.

Особенно любил шутить, направляя безумную мать то в подвал, то в милицию, один бывший стасовский товарищ, у отца которого был рак. А он, получая в аптеке наркотик, употреблял его сам, вкалывая папе димедрол. Шутил он так над тетей Ритой и громко гоготал. Брат всегда мне говорил, что в 114-м дворе, где жил и умер Стас Клык, все скоты и гребаная гопота. Стас Клык был исключением.

VI

– Нет, брат, ничего не осталось, – сообщил я брату, вернувшись в комнату из кладовки, где у нас хранились соленья в банках и картошка.

– Хреново, – сказал он и задумался.

Действительно, хреново. Только что брат, Чинарик и я доели последний циклодол на ночь и теперь завтрашний день пугал нас неизвестностью. Брат позвонил Верке, но она отказалась дать колес в долг.

– Если денег нет, жрать несите! Жрать хочу! Мяса хочу! – промямлила она всегда заплетающимся языком.