Бесы

[187] В басне И. А. Крылова «Любопытный» (1814) между заглавным героем, который по­бывал в петербургской Кунсткамере и «часа там три ходил», и его приятелем происходит та­кой диалог:

«<.> Какие бабочки, букашки,

Козявки, мушки, таракашки!

Одни, как изумруд, другие, как коралл!

Какие крохотны коровки!

Есть, право, менее булавочной головки!»

«А видел ли слона? Каков собой на взгляд!

Я чай, подумал ты, что гору встретил?» —

«Да разве там он?» — «Там». — «Ну, братец, виноват:

Слона-то я и не приметил».

(КрыловИ. А. Сочинения: В 2 т. М., 1984. Т. 2. С. 89). Здесь в оценке Шатова, В. Г. Белинский, увлекшись «французскими социальными букашками», лишь «не приметил слона» — рус­ский народ, в то время как своим оппонентам из круга Верховенского Шатов бросает упрек в том, что они, «мало того что просмотрели народ<...> с омерзительным презрением к нему относились». В переписке самого Достоевского времени работы над «Бесами» (письмо Н. Н. Страхову от 23 апреля / 5 мая 1871 г.) эта резкая и несправедливая оценка распростра­няется и на Белинского, который, по его словам, «проклял Россию и принес ей сознательно столько вреда» (Т. 29, кн. 1. С. 208).

[188] В письме А. Н. Майкову от 9/21 октября 1870 г., излагая замысел «Бесов», над кото­рыми уже более полугода шла напряженная работа, Достоевский в заключение писал: «И за­метьте себе, дорогой друг: кто теряет свой народ и народность, тот теряет и веру отеческую и Бога. Ну, если хотите знать, — вот эта-то и есть тема моего романа» (Т. 29, кн. 1. С. 145).

[189] Сообщения о подобных происшествиях нередко появлялись в газетной хронике. Так, обозреватель газеты «Голос» описывал, как «какой-то средних лет господин перебирал­ся через дорогу» и его сшибла «пара вороных в дышловых санках», мчавшаяся «самым су­масшедшим образом» через Александринскую площадь к Невскому проспекту. Сбитый гос­подин, «к счастью, отделался только падением и испугом. При виде удачного столкновения рысачник погрозил упавшему джентльменским кулаком и прокричал фразу, смысл которой часто можно слышать, хотя и в другой форме, от истых рысачников: „Мерзавец! Вздумал под­вертываться под лошадей, чтоб сорвать награждение. Благодари судьбу, что не переломил руку или ногу"» (Голос. 1865. 6 марта. № 65; рубрика «Петербургские отметки»). Любопыт­но, что аналогичное событие имело место и в предыстории лермонтовского Печорина; ср.: «Спустясь с Вознесенского моста и собираясь поворотить направо по канаве, вдруг слышит он крик: „Берегись, поди!." Прямо на него летел гнедой рысак; из-за кучера мелькал белый султан, и развевался воротник серой шинели. Едва он успел поднять глаза, уж одна оглобля была против его груди, и пар, вылетавший клубами из ноздрей бегуна, обдал ему лицо; маши­нально он ухватился руками за оглоблю и в тот же миг сильным порывом лошади был отбро­шен несколько шагов в сторону на тротуар... раздалось кругом: „Задавил, задавил", — извоз­чики погнались за нарушителем порядка, но белый султан только мелькнул у них перед глаза­ми и был таков» (Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4 т. М., 1976. Т. 4. С. 261). Надо, впрочем, отметить, что это — фрагмент из незавершенного романа «Княгиня Лиговская», опублико­ванного лишь в 1882 г. (Русский вестник. высказывалось мнение, имеющее под собой определенную аргументацию, что Достоевский мог знать текст этого незавершенного лермонтовского романа до его публикации (см.: Валагин А. П. Читал ли Достоевский «Кня­гиню Лиговскую»? // Материалы и исследования. Т. 3. С. 205-209).

[190] Бретёр (фр. bretteur, от brette — шпага) — задира, скандалист; человек, ищущий пово­да для вызова на дуэль.

[191] Имеются в виду герои исторической хроники У. Шекспира «Король Генрих IV» (1598). Принц Гарри — старший сын короля Генриха IV, будущий король Англии Генрих V. В соот­ветствии с преданием Шекспир изобразил юного принца как гуляку, проводящего время в сомнительной компании, хотя такая характеристика не соответствует историческим данным. Во второй части хроники, когда после смерти отца принц Гарри сам становится королем, Ге- нихом V, он радикально меняется, заявляя: «.в гроб с отцом сошло мое беспутство»; «.я проснулся, и тот сон мне мерзок» (Шекспир У. Полн. собр. соч.: В 8 т. М., 1959. Т. 4. С. 231, 243). В следующей хронике Шекспира, «Генрих V», он уже благородный и мудрый прави­тель. Причем это преображение у Шекспира изначально «запрограммировано» принцем Гарри как его принципиальная жизненная установка:

Я знаю всех вас, но до срока стану Потворствовать беспутному разгулу; И в этом буду подражать я солнцу, Которое зловещим, мрачным тучам Свою красу дает скрывать от мира, Чтоб встретили его с восторгом новым, Когда захочет в славе воссиять, Прорвав завесу безобразных туч, Старавшихся затмить его напрасно.

Так я, распутные повадки бросив

И уплатив нежданно старый долг,

Все обману дурные ожиданья,

Являя людям светлый образ свой;

И, как в породе темной яркий камень,

Мой новый лик, блеснув над тьмой греховной,

Величьем больше взоров привлечет,