Бетховен. Биографический этюд

Просим просмотренную копию вместе с оригиналом, каковые сегодня посылаются в Петербург. Прошу вас очень узнать, когда теперь приемные часы у Сметаны, здесь ли он? Мой желудок все еще плох. Дайте знать, придете ли сегодня к обеду?

Vale Б.

Так как сегодня в пятницу моя записка не застала вас, то жду вас завтра, но наверняка к обеду, так как мне негде с вами поговорить. Можете прийти раньше и наслаждаться чистым воздухом; он вам полез.

Второпях, Бетховен.

В дневнике Бетховена за 1824 и 1825 гг. встречаются заметки, указывающие на тот круг идей, который отчасти знаком нам и продолжал служить ему предметом размышлений и проектов; только что поставленная тогда в Вене последняя оратория Генделя «Iephtha» (Иевфай) усиливает в нем поклонение автору, подражание ему, увлечение формами церковной музыки, наконец, склонность к размышлению о религии и философии; тут же встречаем опять намек на стремление писать оперу и ораторию, на планы о поездке, на мечты обеспечить племянника наследством брата Иоганна. Все это набросано в бессвязных фразах:

«Поговорить с Канне относительно оратории… В южную Францию! Туда, туда! Другой слуховой прибор. Christus natus est + canons… Голицыну мессу и симфонию; также квартет в Париж… 4000 фр. за большую оперу в Париж… Если удастся увеличить, то твое состояние обеспечено… Переводы Цицерона, Горация, пира Ксенофонта, бесед Сократа, Аристофана, Еврипида, Иона… История христианства гр. ф. Штольберг… На чужбине ты станешь общительнее, любезнее; там ты помиришься с людьми… Постоянно работая, ты достигнешь там того, чего не даст Вена… Соломенную шляпу… Серебряные перья для путешествующих Plankengasse № 106. Пишут 5 часов без новых чернил, каковые можно иметь там же. Цена 5 фл. к. м…»

В разговорной же тетради того времени вписано рукой племянника:

«Все справляются об опере; говорят, что Бетховен должен написать Дюпору… Издан указ, запрещающий издателям печатать произведения Бетховена без письменного разрешения последнего… Шупанциг сказал дяде, что только он один понимает квартеты… Он просит о квартете, так как объявил о нем и все осаждают его по этому случаю… У тетки новые любовные похождения… Почти все концерты начинаются твоей увертюрой… Говорят, Шиллер тоже пил вино, когда сочинял… Христос восторжествовал над язычеством».

Рукой Иоганна: «Милорд придет переговорить о концерте… Пошли исполнить на рейнских торжествах мессу – на второй день, а в первый день – симфонию и Христа… Твой квартет (ор. 127) так понравился, что публика потребовала повторения менуэта… Постарайся купить себе дом, как сделали Гайдн и Сальери… Купи себе новую шляпу. Все смеются над твоей старой шляпой…»

Рукой Шупанцига: «Ну, как с квартетом?.. Не обращайте на них внимания… Это ослы… Над ними все смеются…»

Весной 1825 года известный романист, драматург и музыкальный критик Людвиг Рельштаб (1709–1860) приехал из Берлина в Вену с рекомендательным письмом от Цельтера к Бетховену и с либретто своего сочинения для оперы, к созданию которой надеялся склонить композитора.

«Сердце сильно билось во мне, – рассказывает он, – когда я отправился к Бетховену, в Кругерштрассе, и подал ему письмо. Приходилось мне бывать у Гете и у Жан Поля, но ничего подобного не испытывал я тогда… Не стану описывать беспорядка, царившего в обстановке. Взор мой прежде всего упал на него. Он сидел в небрежной позе на неоправленной постели… Одной рукой он держал письмо Цельтера, другую ласково протягивал мне с выражением такой доброты и такого страдания, что я смело подошел к нему и горячо выразил ему свою преданность, свое поклонение. Он встал, пожал ее сердечно, по-немецки, и сказал:

– Вы привезли мне добрые вести от Цельтера. Он – достойный покровитель искусства… Я был нездоров, даже очень болен. Вам трудно со мною разговаривать, так как я плохо слышу…

Я сидел около больного страдальца, погруженного в думы. Почти совсем седые волосы в беспорядке покрывали голову его… Выражение лица не имело той суровости и бурной необузданности, которую приписывали ему, желая согласовать внешность его с характером композиций… Цвет лица был темный, желтоватый, нездоровый; нос узкий, острый, рот красиво очерченный, глаза маленькие, светло-серые, выразительные. На лице этом были следы горя, страданий, доброты, но ни разу не промелькнуло на нем выражение суровое или настроение смелого гениального полета его фантазии! Тем не менее он ничуть не утратил таинственной привлекательной силы, которая кроется в чертах великих людей. Печать тяжелых страданий не была следствием временного нездоровья, так как много недель спустя, когда маэстро чувствовал себя лучше, выражение лица оставалось таким же…