Без приглашения

Так и не узнали бы в народе тайну Шагру, когда б не случай. Я говорил тебе, сынок, что мастера в то время работали порознь, прятались друг от друга, прятали секреты, скрывали адреса своих заказчиков, а если уезжали продавать товар — заметали следы, чтобы другой не знал его покупателей. Только немногие богачи нанимали себе в помощники мастеров-рабочих. Но и эти мастера мечтали уйти и начать свое дело. Я все отвлекаюсь. Думаешь, забыл о Шагру? Нет, не забыл — вспоминаю: собираю крохи памяти о нем. Хочу проникнуться его настроением. Так вот, однажды, как рассказывал мне отец, в холодный осенний день, закутавшись в дырявые шубы, стояли на годекане, у стертых от времени камней, мастера и проклинали горькое житье-бытье. И вдруг вышел Шагру. Почему «вдруг»? Он трудолюбивым был, никогда не выходил днем хабарничать — обмениваться новостями. А тут что-то с ним случилось. Хоть и старался не выдать себя, заметно было — очень волнуется. Молчал, смотрел вдаль. Вскоре на окраине аула появилась его худенькая жена, согнувшаяся под тяжестью мешка. Шагру преобразился: «Знал я, знал — не вернется с пустыми руками. Надо уметь делать вещи так, чтобы их покупали нарасхват! Я полгода не разгибал спины, зато сейчас увидите, как разбогатею». Он хохотал, глаза его горели… Тут из дома его выбежала дочка — девочка лет десяти. Она кричала: «Папа, папа, скорей иди домой — мама все, что было в мешке, бросила в камин!» — «А что же там было?» — спросил отец. «Кольца, браслеты. Много! Вот я принесла одно кольцо — можно, возьму себе? Ты мне разрешишь, папочка?» — радуясь, закончила девочка. Мастер обомлел. Хотел что-то сказать, но зубы его так стучали, что и слова не мог вымолвить. Руки так тряслись — не мог кольцо взять у девочки. Другие взяли. И вот тогда-то все впервые увидели кольцо «знаменитого» мастера. Грубая работа, скверная работа. Нового в ней было только то, что чернь он положил там, где обычно кладут позолоту.

Через месяц, говорят, похоронили того мастера. И на гроб собирали деньги со всего аула.

— Что понял ты? — спросил отец.

Я молчал. Стоял и молчал.

— Ну, долго буду ждать?

— Что рассказал, то и понял. Глупый был Шагру, не за свое дело взялся.

— И?..

— Что такое «и»? Никакого «и». Умер.

— А ты, смотри, нисколько не умираешь. Свои выдумки, все «новое» за счет комбината хочешь сделать, за счет народа. Талант не у каждого, а хлеб нужен каждому. Ищи, ищи — пробуй, но не хвастай. Не я ли тебе говорил: совершенство — в руке. Вечером, дома можешь делать, что хочешь.

ХОЧУ ОТВЕТИТЬ ИТАЛЬЯНЦУ

Вот случай так случай! Слыхали что-нибудь подобное? В большом красочном журнале «Советский Союз» напечатали портрет моего отца, склонившегося над работой. А рядом поместили — что бы вы думали?.. Рядом с портретом моего отца оказалась та самая знаменитая шкатулка, которой я восхищался в детстве. Люблю своего отца, уважаю, но как можно повторять одно и то же столько лет?! Конечно, я гордился тем, что в заметке говорилось о нем как о выдающемся мастере народного творчества. Но не удивительно ли: журналист не подумал даже упомянуть, что народности без продолжения из рода в род, из поколения в поколение не существует. Разве не справедливо было бы сказать, что сын такого именитого златокузнеца тоже златокузнец?

К нам не просто попал этот номер журнала. Не выписывает библиотека. В том-то и дело, что прислала редакция. Да еще приложила письмо из Италии. Письмо из Турина, обращенное прямо к моему отцу! Настоящий итальянец писал из Турина, хотя и простой рабочий, некто Энрико Пролье… Редакция приложила и перевод на русский язык: