Без приглашения

Как и до замужества, я продолжаю получать шерстяные нитки и вязать для комбината. Хартум работает гравером. Мы из разных цехов, но ведь и я тоже в некотором роде художница. Так получается по Хартуму. Не люблю вязать носки — слишком простая работа. Зато я теперь поняла, что и носки нашего комбината не просто одежда теплая и удобная, но и произведение искусства. Мне теперь, после рассказов Бахмуда, видится и каждая пара носков оригинальной и самобытной. Все равно противно — уж очень скучно делать одно и то же, а самое скучное — вечно считать петли. Знал бы Хартум, как я ему завидую! Гравер никогда не повторяется. Даже если каждый день гонит подстаканник за подстаканником. Сколько я раз сравнивала две сахарницы, или две на первый взгляд одинаковые вазочки, или даже две ложечки — никогда один предмет не копирует другой в точности. А если сравнить двух разных мастеров? Кажется, в один сервиз можно собрать изделия и того и другого. Но это на взгляд простого покупателя. Интересно, что и я до замужества, до того, как поселилась в доме Бахмуда, тоже не видела разницы в одинаковых по форме подстаканниках или сахарницах, не могла отличить руку того или другого гравера. Сейчас среди тысячи узнаю изделия своего мужа. Но что удивительно — я и среди груды носков, сданных на склад комбината, научилась теперь находить сработанные мною. Вяжет носки и моя свекровь. Она хоть и ушла на пенсию, но изредка берется за старую работу. Сама не сдает, а кладет их мне. В первое время я ничуть не протестовала, да и сейчас безропотно и с благодарностью (она помогает мне выполнить план) беру носки ее. Но они чужие, и меня удивляет, что приемщица этого не видит.

Мы хорошо живем со свекровью. Я очень боялась, что не уживусь с ней. Так много плохого наслышалась еще в девичестве о свекровях, что в воображении моем они всегда рисовались злобными ведьмами. По моему характеру нелегко вытерпеть обиду от кого бы то ни было, и я заблаговременно готовила себя: «Не спорь, не отвечай дерзко, не хмурься, не возражай». Конечно, ни на что они нам, молодым, не нужны. Но «из-за сладости меда и воск ты жуешь…». Эти слова входят в известную песню, и когда-то мы, девушки, не думая о смысле, пели их. Нисколько не вру — свекровь так понравилась мне, что не только называю ее мамой — иногда доходит до того, что поднимаю ее выше родной матери: она и мягче и ласковей, готовит вкуснее — многие блюда учит меня и приготовить и подать; особенно же хорошо умеет моя новая мама принять гостей; я любуюсь ее быстрыми движениями и способностью каждому улыбнуться, каждому сказать доброе слово.

Одного не могу понять. Есть у Хартума двенадцатилетняя сестренка Бика — тихая и застенчивая. У нее голубые глаза, что редко бывает у кубачинок, взгляд их лучист и приятен. Когда смотрит на меня Бика, так и кажется — вот сейчас заговорит о чем-нибудь радостном. Но она молчит, всегда молчит. Так вот — слушайте, слушайте! — свекровь не любит ее, что ли? Кричит, как на падчерицу, бьет. Самое же удивительное в том, что наказывает мама дочку свою, Бику, обязательно при мне. То стеганет полотенцем, то обзовет дурой, то выгонит из комнаты.

Однажды, когда ушли гости, свекровь стала выговаривать дочке:

— Ах ты, такая-сякая, почему на гостей пялишь глаза, будто никогда и людей не видела? Как смеешь первая хохотать, если смешное скажут?! Не для тебя, не для тебя гость ведет рассказ, не от тебя ждет смеха и улыбки. Где твоя скромность? Помни: красота девушки, а потом и женщины в скромности, в умении сдерживать себя — не удивляться громко, не хохотать первой, не глазеть куда не надо, не совать нос в чужие дела! — так кричала свекровь, грозя Бике пальцем и поглядывая искоса на меня.

После этого нагоняя, каждый раз, когда приходили гости, Бика стала прятаться по углам и, был случай, до того испугалась грозного взгляда своей мамочки, что в большой мороз убежала из дому.

Тяжело мне было видеть такую несправедливость. Никакая старательность не улучшала дело. Даже если я помогала Бике выполнять заданную работу, все равно нападкам не было конца. И медлительная, и грязнуха, и слишком шумная… Я, конечно, не могла заступиться за девочку — не полагается это: как делать замечание старшей в доме?!

Но однажды я не стерпела.

Уж давно наш тарум[7] потрескался — а может, еще какая была причина, — хлеб выпекался в нем сыроватым. Свекровь часто говорила: «Пора, давно пора позвать печника». Но проходил день за днем, и, как это часто бывает, дело откладывалось. А тут как-то мама отправилась печь хлеб к старой своей подруге Култум. Вскоре я посмотрела в окно — свекровь уже идет домой с полным подносом румяных булок. Я выбежала на улицу, чтобы встретить ее и помочь. От всей души желая сказать хорошее, я закричала:

— Уже спекла, мама! Ах, если б наш тарум не был испорчен, насколько легче было бы тебе! Теперь я вижу, что ты настоящая мастерица…

С этими словами я хотела взять из ее рук поднос, но свекровь отвернулась от меня и быстрыми шагами вошла в дом. Тут вернулась из школы Бика. Свекровь сразу кинулась к ней с кулаками.