Без приглашения

— Почему, почему, — проворчал отец. — Ты говоришь, что Бенвенуто Челлини не знал никакого плана. Старый Касум, от которого я услышал о вашем споро, правильно сказал, что у Микеланджело тоже не было плана. Немногие у нас знают эти имена. Немногие задумываются. Но вступая в спор, ты должен помнить не только историю далеких нам европейских стран. Мог бы ты назвать и русских самобытных скульпторов-ювелиров, и наших кубачинцев. У нас с тобой не хватает образования. Я учился меньше, чем ты, а мой отец, твой дед, только взрослым человеком, уже после революции, узнал грамоту, притом, мог прекрасно гравировать любые надписи — от китайских иероглифов до арабской вязи. Да, образования нам не хватает, чтобы быть истинно культурными людьми. Но вот что я знаю и хочу, чтобы до тебя дошло. Необходимо различать творчество и ремесло. Художественное народное ремесло тоже творчество, но есть у него свои законы и свои традиции. Недавно я читал, что в Индии сто тысяч ювелиров… Что смотришь на меня так, а, Хартум? Я не ошибся — сто тысяч ювелиров в Индии протестуют против правительственного законопроекта об изъятии золота у художников-кустарей для покупки оружия. Сто тысяч протестуют, а сколько всего златокузнецов в Индии? Оказывается, более трехсот тысяч. В шестьдесят раз больше ювелиров, чем все население Кубачи. Их породила буддийская религия. Сотни лет подряд они, кроме украшений и утвари, чеканят из золота и серебра богов. Мы, кубачинцы, когда-то делали кольчуги и этим были славны среди всех народов Кавказа. С приходом нового оружия — ружей и пушек — кольчуги «вышли из моды», и кубачинцы научились делать предметы украшения. Скажи мне, Хартум, могут ли триста тысяч человек быть настоящими художниками, и мог ли стать каждый, кто раньше плел железную сетку, художником?

— Знаю, слыхал! Согласен с тобой, отец, — не мог…

Меня против желания сердили поучения отца. Куда он ведет? Мне важно, чтобы меня, меня, а не всех признали художником.

— А если согласен со мной, скажи, — с хитрой улыбкой спросил отец, — чем Каймарас не художник?

— Тем, что не человек! — закричал я. — Зубы есть, улыбаться умеет, хохочет, вопит, как ишак… Чего хохочет? Был бы человеком — стремился бы понять, узнать, прислушаться.

— Перестань и ты орать! — сердито сказал отец. — Забудь о Каймарасе. Просто скажи: кого ты называешь художником?

— Я?.. Знаешь, отец, рисовать надо, способность надо. И… чужое не повторять…

— Совсем-совсем не повторять? Нисколько?

— Ну, я не знаю… Оригинальность нужна. Новое нужно. Увидеть… и создать.

Отец меня слушал, слушал и вдруг подмигнул.

— Почему подмигиваешь? — спросил я с обидой. — Несерьезный разговор.

— Как несерьезный! Послушай-ка о мастере. Слыхал такого мастера, он давно умер, Шагру его звали? Думаешь, хороший, думаешь, знаменитый? Детей у него было много, долгов много. Помнишь стихи нашего Мунги Ахмета:

Да погибнет этот мир,
В коем правды ни на грош —
Десять шуб у одного,
У другого — ни одной.

Десять жен у одного —

У другого ни одной,
Ни одной, как у меня…
Будь он проклят, этот мир!

Золото у одного,

Мастерская, мастера —
Я ж на медный перстенек
Блеск фальшивый навожу.

Так вот, в то время, когда на медный перстенек наводили фальшивый блеск, каждый работал в одиночку.

Каждый работал в одиночку, и некому было жаловаться, не на кого было пенять. Точь-в-точь как Бенвенуто Челлини. Ты меня понимаешь, сынок? — Отец грустно улыбнулся.

— Понимаю, — сказал я, а в уме прибавил: «Понимаю, что ты читаешь мне нравоучения».

— В том-то и дело, — продолжал отец, — что не только ты, даже я не понимаю. Не можем понять. Откуда в человеке сидит жажда создать что-то такое особенное — удивить мир? Многие хотят, почти все. А могут?.. Так вот, слушай: старый мастер Шагру (в то время было ему лет, наверно, тридцать или сорок, он для нас старый — жил до революции) задумал, как ты, создать новый орнамент. Вообразил, что всех обогнал в своем мастерстве. Но, смотри, какой гордый — не было в ауле человека, которому он показал бы свою работу. Рассказывал, хвалился, но не показывал, считая других недостойными. Шагру запирался в крошечной дымной мастерской и неделями не выходил к народу и к жене своей и к детям. Горел вдохновением. Так горел, что люди, показывая на желтоватый дымок его горна, говорили друг другу: «Дымит душа Шагру — уйдет в небо, растает». Когда же появлялся Шагру на годекане среди людей, шатаясь от слабости, говорил им: «Таких чудесных изделий, таких узоров и такой эмали, как у меня, никто еще не видел!» Люди подшучивали над ним, но были и такие, что поверили. А почему не верить? На что только не способны человеческие руки! Ты вот рассуждаешь о Бенвенуто Челлини, я видел в ленинградском музее его работу. Поразительное чудо создавал этот кудесник. Руками. Такими же, как у нас с тобой, такими же, как у Шагру.