Без приглашения

Он у нас в доме никогда раньше не был. Постучал, вошел — гость не гость, как его принимать? Говорит:

— Здравствуй, Мадина, я на комбинате был, Бахмуд на художественном совете, Хартум работает. Хочу с тобой побеседовать, не боишься меня?

Я носок вязала. Стою с носком. Говорю ему:

— Садись, Юсуф. Чего тебя бояться!

— Конечно, ты комсомолка, но в Кубачи комсомолки редко бывают разговорчивыми. Я все-таки не старый, Хартум может приревновать. — Он рассмеялся. — Слушай, какое дело. Об итальянском письме знаешь? Меня прислали очерк написать, как готовят подарок рабочему из далекого города Турина.

— Где будешь писать? Садись к столу, пиши. Я, видишь, работаю.

— Ты работай, работай, вяжи как ни в чем не бывало. Садись и ты, Мадина. Я был на комбинате, видел в цехе Хартума. Он хотел мне что-то рассказать, но неудобно при всех… В общем, он послал меня к тебе. Скажи, Мадина, он тоже будет посылать подарок итальянцу или только Бахмуд? Мне, как корреспонденту молодежной газеты, интересно рассказать нашим читателям о комсомольце-мастере, о преемственности поколений.

Я пожала плечами: ничего не знаю.

На самом деле я кое-что слышала, но Хартум со мной своими планами не делился. Одно я знала твердо, не пошлет чужого человека муж к жене. Решила, что Юсуф хитрит. Мне еще не приходилось иметь дело с корреспондентами. Стою, на него гляжу. Молчу.

Он наступает:

— Ну что ты такая дикарка, говорю тебе — садись и вяжи, не на меня смотри, а на работу: я тебя сфотографирую для газеты как члена семьи знаменитого мастера.

Вдруг опустился передо мной на колено, нацелился фотоаппаратом.

— Ты что, глупый, что ли, Юсуф! — я топнула ногой. — Зачем становишься на колени? Поднимись сейчас же, вдруг мама войдет.

Он все-таки щелкнул затвором, а потом только встал.

— Ты, — говорит, — смелая девушка.

— Вы в городах всех называете девушками?

— …ты смелая женщина, ничего не боишься, глупые обычаи не соблюдаешь, передовая комсомолка, да? Если не хочешь рассказать о работе мужа, покажи хотя бы знаменитый музей вашего дома. Ничего плохого не сделаю. Скорей решай, времени мало, редакция ждет.

— Бахмуд любит сам показывать свой музей. Ты, Юсуф, хоть немножко кубачинец? Неужели не понимаешь: музей у нас одновременно спальня, там живем.

— Честное слово даю, комсомольское слово — спать нисколько не хочу. Ну идем же, идем, — будешь показывать… Э, зря я тебя прошу. Наверно, ничего не понимаешь, объяснить не можешь. Женщи-на!

— Ты много понимаешь! — Он сумел меня разозлить, раззадорить. Думаю: «Сколько раз Бахмуд гостям рассказывал, неужели я так не сумею?» — Идем, — говорю, — ладно.

Только вошли, Юсуф спрашивает:

— Что такое музей?

— Балгун-кал; сам, что ли, не знаешь: наряженная комната.

Он презрительно посмотрел.

— Эх, ты! Музей — значит храм муз. К русским это слово пришло от древних итальянцев, от римлян. Они по-латински говорили.

Он со мной, как с дурой. Я десятилетку кончила, неужели не учила о римлянах! Меня гордость заела. Решила: «Ну, ладно, буду с тобой по-ученому говорить». Начала лекцию:

— Хозяин этого дома Бахмуд — один из самых уважаемых мастеров-ювелиров. Он получил золотую медаль Парижской выставки за знаменитую шкатулку. Являясь одним из старейших мастеров нашего аула, Бахмуд в то же время человек разносторонних интересов, начитанный, высокообразованный. Его страсть — коллекционирование разнообразных предметов старины и лучших образцов как зарубежных, так и наших отечественных кустарных изделий. Вот все эти вещи, которые расставлены тут на полках, кубачинцы называют антики. Эхо слово латинское, и от него происходит слово «антиквар»…

Он понял, что я решила его поддеть. Махнул рукой:

— Да я и сам все это знаю, Мадина. Ты покажи мне, что здесь наиболее ценное, я сфотографирую.

Даже не улыбнулась ему. Будто не слышу. Говорю как заведенная, вроде патефона, сухо и официально:

— Обратите внимание — канавки между плитами пола промазаны бирюзовой известью, отчего создается впечатление своеобразного узора. Возле камина ковер, вытканный руками микрахских мастериц. Изделия этого дагестанского аула ценятся не меньше текинских. Облицовочный камень вокруг камина украшен кубачинским орнаментом, но высечен сутбукскими каменотесами.

Юсуф переминался с ноги на ногу. Ему не хотелось со мной ссориться, но и слушать он не умел и не хотел.

— Вот это наверху, в вазе, что за цветок, кто сделал?

— На полках, расположенных слева от двери, верхний ряд занят ведерцами-нукнусами — из красной меди. На следующей полке — хрусталь и фарфоровые чашки — французские и чешские, а цветок из слоновой кости — тот, что стоит в вазочке иранского происхождения, — сделан самим Бахмудом. Еще ниже располагаются кованные нашими предками мучалы, а между ними — кутки. В самом низу котлы на острых ножках с орнаментированными крышками. Мы, кубачинцы, этими котлами особенно дорожим, потому что производство их уже много лет назад прекращено.

— Перестань меня мучить, Мадина, — взмолился Юсуф. — Я же тебе говорил: сам все это знаю. Скажи лучше, что за тарелки висят на правой стене?

— Ты же сам все знаешь!