Без приглашения

На счастье, не пришлось мне идти наперекор руководству комбината и общественности. Все-таки хорошо, что отец мой пользуется столь большим авторитетом. Как-никак он меня любит и готов для меня на многое. Если раньше он не знал, как доказать членам худсовета необходимость моего участия, после разговора со мной сказал, наверно, директору и другим, от кого зависит, что было бы разумно показать преемственность поколений. Повторил мои слова. А тут еще приехал корреспондент из Махачкалы, побывал у нас в доме, сделал фотографии моего эскиза… Я сразу заметил, что на фотографии рисунок выглядит эффектно. Получилось так, что корреспондент, отпечатав свой снимок, пошел по моей просьбе к директору комбината и спросил: «Правда ли, что Хартум по этому эскизу будет делать стаканчик для отправки в Италию?» Директор (как мне потом передал Юсуф), смеясь, ответил: «Ох и напорист этот Хартум! Эскиз интересен. Я буду голосовать на худсовете, чтобы его приняли за основу. Коллектив нашего комбината не останется в стороне. Об этом можете написать в газете. По эскизам отца и сына — Бахмуда и Хартума — наш комбинат сделает два стаканчика. Напишем итальянцу, что старики и молодежь решили сделать ему общекубачинский подарок…»

Я бы предпочел сделать мою работу от начала и до конца своими руками. Но с решением руководства придется считаться. Нам с отцом и так досталась самая почетная часть дела: рисунок и гравировка. Чернение, эмалировка, монтаж, полировка — все это делали на отцовском стаканчике старые мастера, на моем — молодые. У отца на белом серебряном фойе ярко вырисовывался иссиня-черный орнамент мархарай с замысловатыми мелкими головками на тонких плетеных ветках. Надо отдать должное моему старику — он с таким изяществом переплел на своем стаканчике веточки двух растений, что в этом их слиянии нетрудно было уловить тему сближения народов, тему ласковой и доброй дружбы. Я пошел другим путем. Может быть, рисунок мой был и грубее, но, не отказываясь от традиционного орнамента, я просто изобразил две мозолистые руки, протянутые друг к другу. В наш кубачинский орнамент не принято включать такие реалистические детали. Но вот странно — никто не возражал. Всем и, как вы знаете, самому директору моя идея понравилась. Только один человек был против, и… и я был этому рад. Моим врагом опять оказался Каймарас, он обвинил меня в огрублении, в нарушении законов орнамента и категорически отказался от участия в общей работе. Готов поцеловать его глупое лицо за такое решение. Теперь по крайней мере знаю, что рука его не коснется моего детища.

Правда, подозреваю, что Каймарас не захотел тратить времени на эту работу. Он расчетлив, умеет беречь силы, вдохновение для него ничто. Вскоре ведь предстоит выставка в Генуе. От друзей Каймараса я узнал, что он тайно готовит эскиз подноса в надежде, что ему разрешат участвовать в соревновании мастеров. Посмотрим, посмотрим!

Я был удивлен, обрадован и даже взволнован тем, с каким горячим энтузиазмом мастера принялись за коллективный подарок. Старики — за стариковский, молодежь — за мой. Признаться, я ждал, что зависть помешает моим товарищам отнестись к второстепенной исполнительской работе столь добросовестно.

…И тот и другой стаканчики были готовы в один день. На общем собрании мастера говорили, что монтировщики не только согрели эти изделия огнем горна, но отдали им всю теплоту души. Потому и получились все линии соединений такими же прочными, какой бывает дружба простых тружеников. Говорили, что граверы (отец и я!) трудились с таким небывалым вдохновением, что орнамент получился живым и сияющим, каким бывает счастливый человек в день большого праздника. Говорили, что милые наши шлифовальщицы оставили на обоих стаканчиках блеск своих глаз — потому и получились они такими светлыми и чистыми… Я люблю, когда на собраниях говорят так возвышенно. Глаза у меня наполняются искренними слезами… Даже Мадина удивляется.

МАДИНА

ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ

Я думала, что совместная жизнь, повседневное общение сближает людей, помогает понять человека. Оказывается, может быть и по-другому. С каждым днем я все больше и больше чуждаюсь Хартума, не понимаю его. Тоска гуляет в моем сердце.

Раньше я не терпела одиночества, а теперь сама из знаю, как это случилось, становлюсь нелюдимой. Много думаю о жизни. Какая она однообразная! У нас в Кубачи особенно однообразная. Когда смотрю на свою свекровь, на маму — вижу, во что превращусь… Нет, должна же быть разница, каждое поколение несет с собою какие-то перемены. Нас в школе, в пионерской организации, приучали к мысли, что и мальчики, и девочки должны стремиться к творчеству, мечтать, чего-то добиваться… Может быть, я просто невезучая или не умею себя организовать, построить свою жизнь так, чтобы она была содержательной?..