Без приглашения

…Однажды отец уехал в город, мама захотела вскипятить молоко, но вдруг оказалось, что в доме нет не только дров, но даже щепок. «Знаешь, мама, — сказала я, — можно вскипятить в мастерской на горне». Мама обрадовалась, а я, гордая своей находчивостью, вздула мехи, разожгла угли: молоко вскипело в две минуты. А потом я попросила маму позволить мне также согреть воду, чтобы помыть голову. А потом… Ой, что было потом! Зная, что мама не любит заходить в мастерскую, я придумала такую игру — вынула из ушей свои золотые серьги, подаренные дядей Юнусом. Дрожащими руками, подражая во всем отцу, я набила обе части опоки литейной землей, утрамбовала ее и на разглаженную поверхность положила модель кольца… В общем я делала все, как надо: провела канавку, вылепила воронку, сжала половинки опоки деревянными тисками. А потом я расплавила в тигле свои серьги. И только-только влила расплавленное золото через воронку, как в дверях появилась мать. Вздрогнув, я уронила тигель, свалила на пол опоку и побежала навстречу маме, умоляя еще на минуту оставить меня в покое. Но мать сказала:

— Дурочка, отец приехал. Какой красивый платок привез тебе! — и за руку вывела меня из мастерской. — Ну-ка примерь!

Краснея и дрожа, я стала хвалить платок и накинула его поверх каза. Мама шлепнула меня:

— От радости не знаешь, что делаешь, разве праздничный платок так надевают?! — Она сорвала с моей головы каз и стала прилаживать платок, как вдруг остановилась, пораженная. — Ах ты, негодница! Вот почему ты не хотела снять каз! Где твои золотые серьги? Кому отдала? Говори, говори сейчас же!

— Никому не давала, никому не давала, — прошептала я еле слышно.

— А где же они? Ты что же, забыла, что это подарок дяди?! Забыла, что это золото, что такие вещи никому давать нельзя? Подумать только, дядя подарил сопливой девчонке, а она…

Отец с удивлением смотрел то на меня, то на маму. Кончилось тем, что она схватила меня за плечо и вытолкала на двор:

— Пока не найдешь серьги, не возвращайся. Возьми обратно у той, которой дала, и не смей без них входить в дом!

Дело было поздней осенью, уже стемнело, в такое время меня обычно и гулять-то не пускали. На душе было так тяжело и так ужасно досадно… Почему я не плакала? Я даже нарочно прижималась головой к стене, закрывала глаза рукой — слезы не шли. Конечно, я была виновата, очень виновата, но, кроме чувства вины, у меня впервые в жизни возникло чувство досады за то, что мне не дали закончить начатое. Ведь я не потеряла серьги, не отдала их никому, я хотела… я хотела…

Хотела сделать кольцо? Нет, мои желания были гораздо серьезнее. И в душе моей возникло новое чувство — чувство права на такой поступок. В руках и во всем теле еще не остыла энергия работы: руки как бы сжимали щипцами тигель, глаза видели струйку золота. Вернуться в мастерскую я не могла, исправить ничего не могла, и вот, чтобы дать выход нерастраченной энергии, я стала солдатским шагом ходить вокруг дома. Командовала себе: «Раз-два, раз-два! Левой, правой!» Так я маршировала, наверное, не меньше часа. Устала. Но и утомившись и замерзнув, я все-таки не пошла домой. Юркнула в сарай, зарылась в свежее, душистое сено, устроила себе что-то вроде пещеры и решила, что буду здесь долго-долго жить. «Пусть меня ищут, пусть кричат, надрываются — ни за что не откликнусь!»

Вскоре и действительно мама подняла шум на весь квартал. Вместе с соседками она ходила повсюду и звала меня. Зашла она с фонарем и в сарай, где я спряталась. Сквозь сено до меня добрались лучи фонаря, но я не изменила своему решению и даже зажала рот рукой, чтобы не выдать себя дыханием.

Мать ушла. Я надеялась, что когда все уснут, мне удастся пробраться в мастерскую и вынуть из опоки кольцо. Но дом не утихал, туда и сюда сновали люди. Теперь и отец принимал участие в поисках… Сунулся было в сарай, но мама крикнула: «Я там уже смотрела!»

Когда я проснулась, было совсем светло. Очень хотелось есть и пить. Надо было что-то делать. По тому, как часто проходили мимо сарая люди, я поняла, что меня все еще ищут. Я вслушивалась, стараясь понять, что говорят, и наконец услышала плачущий голос мамы:

— Такой проклятый характер — упрямая, злая девчонка. Другая давно бы прибежала, попросила бы прощения…

Да, другая прибежала бы, а меня больше всего беспокоило, как бы отец не зашел в мастерскую.

Потом я уловила два мужских голоса — отца и дяди. Того самого дяди Юнуса, который подарил серьги. Я замерла, как камушек.

— Серьги-то пустяки. Разве в них дело… — сказал дядя.

Отец прервал его:

— Да ведь серьги-то нашлись.

Я не поверила своим ушам. Может, мне послышалось? Как мог отец найти серьги, если я их уже расплавила?

— Где ж они были? — спросил чей-то третий голос.

К этому времени я уже наполовину вылезла из сена, чтобы не пропустить ответ отца. Он с неудовольствием сказал:

— Ребячество! Решила сделать из сережек кольцо. За что взялась девчонка! Расплавила серьги, сделала форму… И все как надо, со знанием дела. Только не хватило сил сжать до конца части опоки. И все-таки кольцо получилось. Почти хорошее кольцо.