Без приглашения

Ночью мы поссорились. Так было все хорошо — вдруг поссорились. Теперь понимаю — конечно, и я виноват. Женщина, девушка отчего сердится, отчего начинает плакать? Если ей прямо говорить, что думаешь, — тогда начинает плакать. С ребенком тоже так. Хитрость, конфетка, ласка — вот что действует. Я хитрить не научился — может, никогда не научусь… Сперва о любви говорили. Неужели я не люблю? Душу готов отдать Мадине, работать для нее согласен день и ночь. Вдруг стала требовать: «Поклянись, что будешь меня учить». Хитрец вроде Каймараса ответил бы: «Ай-вай, как хорошо — помощницей станешь. Подожди, дорогая, месяц-другой, освобожусь немного, стану давать тебе уроки». Потом бы сама забыла. Разве Мадина первая выдумала? И в школе девочки спрашивали, почему граверы одни мужчины. Почему, почему… Шоферами женщины бывают, летчицами бывают. Профессорами, писательницами, художницами. Но есть все-таки неженский труд: литейщики, кузнецы. Мы ведь тоже златокузнецы.

О чем говорить! Можно было спокойно втолковать Мадине, а я стал над ней смеяться, довел до слез… Но и у нее, конечно, характер. Поплакала бы немного — и хватит. Нет, я утром ушел — она плачет. У меня серьезное такое дело — выдумать надо оригинальное произведение, а приходится переживать из-за глупостей.

Конечно, переживать долго не стану! Мне надо думать и думать. Теперь такой вопрос: «Как думать?» Этому в в школе не учат. Как творить, как сочинять, как отражать природу в вещах? Я сказал директору, что в горы пойду — там буду ходить, искать, вдохновляться. И вот я пошел. Первый раз отправился с такой целью. Пусть подскажут мне горы, леса, цветущие деревья, ручьи, синее небо, что мне сделать, за что взяться. Ваза, браслет, пудреница, кувшин, кальян, шкатулка — все это повторялось сотни и тысячи раз. Художник-живописец вдохновился бы горным пейзажем. Передав натуральные краски наших цветущих лесов, наших сверкающих горных вершин, пейзажист принес бы людям радость узнавания. Но разве могу я на кувшине или подносе резцом изобразить наши горы? Или наших девушек и парной; сегодня четверг, выходной день, сегодня прекрасная погода, и все они вышли гулять на солнечный склон горы Цицилы!.. Они мне подают знаки, зовут, но я прохожу мимо, углубляюсь в горный лес.

Сегодня выходной, но разве истинный художник может, отбросив мысли, пуститься в пляс! Я спиной чувствую, что меня провожают взглядами. Многие, наверно, даже говорят: «Хартум думает».

Но что выбрать? Ножны или рукоять сабли? Чернильный прибор? (Теперь все предпочитают «вечное перо».) Пряжку для пояса? (Кто теперь носит серебряные пряжки!) Настольную лампу?.. Стой! Это неплохо. Ее можно было сделать в виде могучего дуба… Я было уцепился за эту идею, но тут же сам себя высмеял: «Эх ты, поборник нового! Даже отец и тот видит, что невозможен сейчас орнамент на швейной машине или на утюге. Тем более несовременно будет выглядеть литая или резная лампа. «Может быть, подстаканник?» Я невольно рассмеялся. Шел один по лесной тропе и хохотал, как дурачок. Мне подстаканники и конфетницы опротивели так, что готов был все их отправить в переплав… «Интересно все-таки, сумел бы я изменить форму и рисунок подстаканника настолько, чтобы поразить воображение членов художественного совета? Этого мало. Надо, чтобы ученые мужи и ценители в далекой Генуе, увидев мой подстаканник, воскликнули: «Это шедевр! Сам Бенвенуто не мог бы сделать ничего подобного!» Между прочим, во времена Бенвенуто Челлини подстаканников никто не делал, и в Европе даже не знали стаканов».

Челлини, Карадоссо, Леони. Нам нередко ставят в пример этих крупнейших золотых дел мастеров. Но им было легче, они были разнообразнее уже хотя бы потому, что создавали скульптуры, их законы не запрещали, а поощряли воспроизведение человека — Иисуса Христа, девы Марии, античных богов. Им не запрещали, как нам, мусульманам, изображать животных, птиц, рыб. Все было можно. А у нас в Кубачи совсем недавно, каких-нибудь пятнадцать — двадцать лет назад, впервые были сделаны попытки создать резные портреты. И получались они плохо, вычурно. Так я работать не хочу… Может быть, попробовать все-таки сделать женскую головку? Портрет Мадины? Никто не примет. Это не в традиции нашего Кубачи. Но зато ново. Действительно ново. Надо ломать традиции…

Да, да, правильно! «Ура, Хартум!» — крикнул я себе. Завтра я скажу директору: «Предлагаю сделать и послать на выставку назло всему мусульманскому миру резной женский портрет. Хочу назвать свою работу так: «Любимая».