Без приглашения

Уже далеко ушел от дома, уже час стоял у водопада, надеясь в шуме его найти ответ на свои мысли. Вдруг вспомнил о брошке Амира. Так ведь и не передал я этот подарок бывшего своего друга Мадине. Одно время даже видел я что-то в этой брошке. Какую-то свободу заметил, необычайность. «Ах, жаль, не взял с собой!» — сказал я сам себе. Но тут же сам себе ответил: «Чего жалеть? Это же Амирова брошка. Он тебя ругает, а ты ему станешь подражать». Но заговорил во мне другой голос: «Глупый, не Амирова — эстонская брошка. Модная вещь. Тысячи женщин носят такие. Нельзя плевать на моду. Вспомни! Дядя Раджаб говорил, что мода часто приносит художнику мгновенный успех».

Сломя голову я побежал домой. На крутой улице чуть не сбил с ног нашего старого учителя биологии Гамзата.

— Что с тобой? Заболел, Хартум? — с участием спросил меня старый Гамзат.

— Да, да, совсем больной, — улыбаясь, сказал я. — Скажите, дорогой учитель, от мыслей можно заболеть?

Почесывая ушибленное место, старый Гамзат ответил:

— Есть пословица: «Дурная голова ногам покоя не дает».

— Но ведь это вы, учитель, твердили: «Думать, думать надо!» Как же теперь вы меня браните за то, что заболел от мыслей?

— Много их у тебя? Поделись!

Тут я подумал, что учитель не златокузнец, но человек умный. Может помочь. Дав мне совет, он не станет претендовать на авторство.

— Я к вам приду, вы мне позволите, учитель?

— Когда угодно. В любой час приходи ко мне, мой мальчик.

— Спасибо, учитель. Не сердитесь на меня.

Но вот и наш дом. Я вбежал в комнату. Мадина сидела за столом. Увидев меня, она резко отвернулась. Мне показалось, что в руке ее что-то блеснуло.

— Что делаешь? — спросил я.

— Ничего! — ответила она с вызовом и вышла.

Мне было не до нее, и, хотя неприятно слышать от жены грубость, я не ответил ей. Стал рыться в ящиках стола. Брошки не было. Я даже подумал, что Мадина взяла брошку, но вспомнил, что брал ее в мастерскую, чтобы проверить, из какого металла отлита. Там, наверное, и спрятал.

Зайдя в мастерскую, я увидел склонившегося над рабочим столиком отца. Так как отец не поднял головы, я спросил его:

— Что с тобой, папа?

Отец медленно разогнулся, встряхнулся.

— Это ты? — слабо улыбнувшись, спросил он. — Знаешь… я… кажется, заснул.

— Стоя? Ты за работой уснул?

— Помоги мне, сынок, я пойду прилягу. Может быть, даже не спал… Что-то голова кружится…

Опираясь на мое плечо, отец добрался до тахты. Лег. Я его укрыл. Он что-то говорил, говорил… Я не слышал — так велико было мое беспокойство.

— Мадина! — закричал я.

Отец прижал палец в губам.

— Не надо!

— Почему? Пусть пойдет за врачом.

— Подожди, — повторил отец. — Почему не слушаешь? Врач мне давно велел прекратить работу, лежать и принимать лекарство… Да, Хартум, я очень рад, что тебе доверили такую… что ты такой способный… Идешь мне на смену… Вот что. Нужно, чтобы ты пошел… хочу, чтобы ты сейчас пошел к директору. — Отец тяжело вздохнул. — Ничего не поделаешь — я вынужден отказаться от работы для выставки. Не успею. Об этом и скажи.

— Папа, папа… — повторял я.

— Иди, иди. Обо мне не беспокойся. Должна прийти медсестра — она сделает мне укол. Иди к директору, чтобы он знал, чтобы зря не надеялся…

Вдруг отец оторвал голову от подушки и, поднявшись на локте, внимательно заглянул мне в глаза.

— Что с тобой, папа? — Мне показалось, что ему стало хуже.

— Ничего, сынок. Мне пришло в голову… Ты еще не выбрал для себя?.. Ты еще не сказал директору, что будешь делать?

— Нет, папа.

— Он, кажется, хотел тебе поручить шкатулку?

— Я отказался.

— Да, да, знаю. Директор назвал тебя думающим мастером. Хвалил тебя за это. Но я хочу… знаешь, что я хочу тебе… посмотри мои эскизы, Хартум. Я начал делать сахарницу. Может быть, продолжишь мою работу? Мне было бы приятно. Мы бы с тобой вдвоем… — Заметив что-то в моем лице, отец, криво улыбнувшись, сказал: — Нет, нет — не надо. Пусть эта сахарница будет твоей. Мне уже все равно. Я уже познал славу, а у тебя все впереди… Ну, ладно, иди. Я устал. Посмотри эскизы, посмотри и все мои рисунки, там есть и заготовка… первоначальная. Посмотри. Сейчас я посплю. Ты мне потом скажешь…

В мастерской я нашел последний рабочий альбом отца. Я всегда относился ко всем альбомам отца, как к священным книгам. Но если раньше с трепетом и уважением открывал их — сегодня боялся поднять крышку. Да, да, боялся! Как не выполнить отцовскую волю? А ведь я не выполню. Заранее знал, что не только не захочу — не смогу себя заставить работать над его старомодной вещью. Подстаканники, конфетницы, сахарницы — все это мне видится устаревшим и безвкусным. Даже знаменитая на весь мир золотая солонка Франциска I работы Бенвенуто Челлини сегодня уже не годится.

Долго я стоял и думал, так и не решаясь открыть альбом или посмотреть на модель.

В мастерскую вошла мама.

— Хартум! — в глазах ее были слезы. — Отец… ему очень плохо. Он принял лекарство, но сердце все равно болит. Мадина побежала за врачом…

— Он ведь не хотел врача.

— Наверно, стало хуже. Ты его чем-то разволновал. Он тебя ждал. Говорит: «Хартум пошел смотреть мою работу. Наверно, не понравилось…»