Без приглашения

После обеда молодежь собиралась на танцы, девушки пошли цепочкой к горе Цициле… Когда тихий ветерок донес оттуда мелодию — голос гармошки и песню, на душе стало еще тяжелей. Из нашего окна все видно, а я отворачивалась, затыкала уши, чтобы не слышать веселого смеха. Но и дома я не могла оставаться. Решила пойти в лес. Просто пойти в лес — погулять и отдохнуть, побыть наедине со своими мыслями, со своим горем.

Свекровь настигла меня в дверях и скрипучим голосом проговорила:

— В добрый час, в добрый час, невестушка!

— Иду гулять! — грубо ответила я.

— Вот уже несколько недель не убрано в хлеву. Помогла бы ты мне, что ли, немного…

— Нельзя мне выйти на божий свет?

— Надо совесть иметь. Ты уже не девчонка и не невеста. Ты жена… жена мужа. Неприлично бегать на танцы.

— Это не твое дело! — закричала я не своим голосом.

Я могла ее ударить. Не понимала, что со мной. Хорошо, что она ушла в дом.

А я остановилась у ворот. Стояла столбом, может, час, может и два. Окаменела.

Такое случилось со мной впервые. Даже не хотелось отомстить свекрови, забыла о ней.

А потом все-таки я оказалась дома на своей постели, опять слезы текли потоком.

Еще вчера и позавчера, и неделю и месяц назад мне то и дело хотелось, как раньше, дома у мамы, выбежать с криком на улицу. Да, сердце просилось на улицу: постоять с подружками, посмеяться на весь аул, потанцевать, попеть, просто покричать.

Но все это уже было неприлично для меня.

Ах, как хотелось жить, ни о чем не думая, ни о чем не беспокоясь, и делать свою работу, как песню, — то, что хочется, а не то, что нужно!..

Но так жить нельзя.

Я хотела, чтобы ровесницы часто прибегали ко мне и звали к себе, и спорили и ругались, и радовались и смеялись с причиной и без причины.

Но детство мое уже прошло.

ХАРТУМ

МЫ НЕ ШКАТУЛОЧНИКИ

Уже давно, более полугода, мастера старшего поколения да и кое-кто из молодежи исподволь готовятся к Международной выставке в Генуе. Я не готовился, даже не помышлял о том, что́ мне доверят. Выло известно, что Кубачинский комбинат пошлет шесть или семь разнообразных предметов: поднос, блюдо, шкатулку, кинжал в ножнах, сахарницу, вазу, кувшин… Обычно в таких случаях молодые мастера только надеются, только готовятся, а поручают взрослым. И вдруг меня вызвали к директору.

Я догадался, о чем будет разговор, ноги дрожали от волнения, но я заставил себя подтянуться и вошел в кабинет с гордо поднятой головой.

Директор не стал тянуть, прямо сказал:

— Каймарасу и тебе решено дать возможность испытать свои силы. С ним уже был разговор. Теперь тебе говорю: весь темперамент, всю фантазию, все свое умение нужно отдать этой работе. Дерзай! Каймарасу поручили сделать для выставки поднос, тебе поручаем шкатулку… Ну, что молчишь?

— Думаю, почему Каймараса первым назвали, а меня вторым. Разве я хуже?

Директор покачал головой.

— Что за фасон у тебя! Хоть бы улыбнулся, когда глупость говоришь. Ты моложе Каймараса, по алфавиту дальше. Хватит болтать. Отвечай: будешь работать для выставки? Имей в виду — тридцатого апреля все экспонаты должны быть отправлены. Меньше месяца у тебя.

Я сделал вид, что размышляю, подпер голову рукой и стал смотреть в окно. А сердце от радости скакало мячиком… Наконец прижал руку к груди и с важностью произнес:

— Безусловно, я польщен… доверием. Все силы отдам, весь талант, но… Шкатулку делать отказываюсь.

Директор нахмурился:

— Капризы?

— Зачем капризы? Когда-то мой отец прославился шкатулкой. Люди скажут: не златокузнецы мы, Хартумовы, а шкатулочники.

Директор невольно улыбнулся:

— Позора, конечно, нет, но я с тобой согласен. Какую вещь сам хочешь делать?

— Еще не знаю. Подумаю — тогда скажу.

Кажется, я добился своего. Директор посмотрел на меня искоса, хлопнул по плечу и сказал:

— Надо бы тебя за все твои фокусы прогнать. Но… знаешь, ты молодец! Пока не сел в лужу, конечно. Думать, конечно, надо. Сколько будешь думать, где?

— Если можно — в горы пойду. Через три дня расскажу, что надумал.

— Не расскажешь, а принесешь разработанный эскиз. Все. Иди! Только не опаздывай. Через три дня будем рассматривать твой эскиз на художественном совете.

Он пожал мне руку, я поклонился и, сдерживая себя, медленно, с достоинством вышел.

Ну, а потом, конечно, припустил. Не бежал, а летел. Примчался домой, увидел во дворе Мадину. Подкрался, обнял, поцеловал… Вах! Другая оказалась. Не Мадина, а подруга ее Зейнаб. Ну совсем так, как и жена моя одета. Не помню, что ей сказал, как оправдался. Кажется, ничего не сказал. Прибавил к первому поцелую второй и ветром понесся дальше. Взбежал на лестницу:

— Мадина!

— Что, Хартум? — радостно кинулась она ко мне.

Не мог ей сказать, что поцелуй другой достался.

— Знаешь, Мадина, знаешь?.. Есть ужасно хочу, проголодался… Обед готов?

ЖЕНСКИЙ ПОРТРЕТ