Читаем Без приглашения полностью

Девушка ответила не задумываясь:

— Комбинезон на меху, шапку-ушанку, защитные очки…

— Права, ты права, кызымка. Спустится — переоденется. Дальше консультируй: чем отличается Кавказ от Тянь-Шаня?

— Первый западнее, второй восточнее.

— Сто раз права! А что, скажи, крикнет дагестанец, если все-таки поскользнется над кручей?

— «Мама, — крикнет. — Ма-ма!»

— Ой-е! Спасибо тебе, девушка, рахмат за добрый совет! А как, скажи, по-вашему «ма-ма»?

— Неш! — выдохнула незнакомка. — По-даргински «мама» будет «неш», — повторила она, и у нее в глазах вдруг появилась грусть, а сама стала маленькой-маленькой, будто обидели, будто мама ее позабыла, бросила…

Сердце дрогнуло, очнулся, с глаз слетела пелена. Что наделал, как принял землячку?

— Наверно, это вы, да? Сделали подстрочник? Студентка? Где учитесь? В каком институте? Думал, всех даргинок-студенток знаю…

Она протянула руку:

— Амина. Фамилия — Булатова. Давно не студентка. Была учительницей, — она криво улыбнулась, — теперь никто. Пробую силы в литературе. — Вдруг перешла с русского на даргинский язык, заговорила торопливо, горячо: — Если б раньше знала, что вы в Москве… Внизу переводчик. Он адрес мне давать не хотел. Так надо с вами посоветоваться, поговорить с глазу на глаз!.. Винский — он всех-всех знает. Внизу встретил знакомого, слава богу, заговорился. Я сказала: проверю, дома ли вы… Это не подстрочник. Подстрочник делала для него. Но вы это почитайте. Если можно. Лично прошу… — Она протянула мне рукопись.

Волнение ее было пока непонятным. Я отвечал по-русски. В присутствии третьего человека, не знающего языка, как можно иначе?

— Винский? Мне о нем говорил редактор… Так подождем его.

И тут с девушкой что-то случилось: подменили человека. Гордо выпрямилась, от неуверенности не осталось и следа. Ей-богу, высокомерно заговорила и опять по-даргински:

— Не хотите сделать одолжение, прочитать? — она потянулась за рукописью, но я не отдал. — Может быть, не поняли? Я как даргинка даргинца прошу. Если Винский успеет прийти… — она быстро повернулась к Мукашу, опять ко мне. По-русски спросила: — Якова Александровича Винского не знаете? И вы тоже? — Она подбежала к окну: — Ой, внизу его нет. Сейчас появится здесь… — Она подхватила Мукаша под руку, — Выручите меня. Скажите, что мы с вами познакомились в Министерстве просвещения. Понятно? Здесь, в коридоре, встретились, разговорились. Вам понятно?

Мукашу игра понравилась:

— Все понятно! — Он просиял. Отворив дверь и высунувшись в коридор, стал торопить: — Скорей, скорей! Пока лифта нет.

— Слушайте, — продолжала говорить ему девушка, — скажем: Магомед-Расула не застали, рукопись подбросили под дверь. Понятно?

— Ой, скорей! — восторженно говорил Мукаш.

Она повернулась ко мне:

— Извините. До свидания, и запирайтесь сейчас же, иначе вы погибли — заговорит до смерти. Кроме того, он приготовил сюрприз…

— Винский? Мне?

— Да, лично вам… Очень приятный сюрприз. Часа на полтора… Запирайтесь, запирайтесь!

Мелькнула красная сумка, застучали каблучки по коридору…

Затаив дыхание я услышал, как открылась дверь лифта, как Амина кому-то сказала:

— Наконец-то! А мы вас заждались… Познакомьтесь, пожалуйста. — Она рассмеялась: — Не-ет, не Магомед-Расул…

Мукаш представился:

— Поэт Колдыбаев. Вы переводчик, да? Очень приятно. Мой друг Магомед в Литинституте… Вахтерша сказала, что дома? Мог пройти черным ходом… Я тоже еду на Тверской бульвар, поехали вместе! В институте разыщем Магомеда, обязательно разыщем, выкопаем из-под земли…

Басистый голос пробормотал что-то невнятное. Потом железно щелкнула дверца лифта… Потом?

«Почему, — думал я, — стою, подпирая дверь? С какой стати подчинился девчонке?.. Даргинка? Какая такая даргинка в архимодном коротком платье, на высоких каблуках, с маникюром?.. Что за даргинка — впервые увидев парня, подхватила под руку? Добро бы он ее, нет — сама, первая… Ну и ну!»

А что удивительного? Нет, в самом деле, что тут такого?!

*

Верно, верно, ничего такого нет, пора привыкать. А что значит «такое» и к чему пора привыкать? Скорей всего, наступило время самому себе признаться, что в душе что-то, помимо сознания, протестует и топорщится. Время идет, люди меняются — непреложная истина. Говорят, я еще не стар. Может быть, так. Говорят, заметно седею. Тоже правда. Полон горских предрассудков. Один я, что ли? Девушка-горянка для меня совсем другое — не то, что сейчас видел.

Плохо спал прошлую ночь, утром не поел как полагается, провалялся полдня. Думал. Какой выход из положения?

Снова лечь, снова думать. Тем более — небритый.

В руке я сжимал рукопись. Таинственную. Даргинка принесла. Наверно, хочет обрадовать. Симпатичная девушка. Правду скажи себе, Магомед (меня так зовут мои сокурсники), разве не симпатичная? Миленькая, тоненькая да еще образованная. Плюс к тому — стихи сочиняет на ходу. Ну что смеешься? Слыхал? При тебе проделала фокус. Называется — экспромт. Ты ведь не сумеешь, тебе завидно? Да?

В этом состоянии полураздражения, полуголода, полусна я поудобнее примял подушку и лег читать.

Чуть не вскочил. На первой странице вот что было напечатано:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том II
Том II

Юрий Фельзен (Николай Бернгардович Фрейденштейн, 1894–1943) вошел в историю литературы русской эмиграции как прозаик, критик и публицист, в чьем творчестве эстетические и философские предпосылки романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» оригинально сплелись с наследием русской классической литературы.Фельзен принадлежал к младшему литературному поколению первой волны эмиграции, которое не успело сказать свое слово в России, художественно сложившись лишь за рубежом. Один из самых известных и оригинальных писателей «Парижской школы» эмигрантской словесности, Фельзен исчез из литературного обихода в русскоязычном рассеянии после Второй мировой войны по нескольким причинам. Отправив писателя в газовую камеру, немцы и их пособники сделали всё, чтобы уничтожить и память о нем – архив Фельзена исчез после ареста. Другой причиной является эстетический вызов, который проходит через художественную прозу Фельзена, отталкивающую искателей легкого чтения экспериментальным отказом от сюжетности в пользу установки на подробный психологический анализ и затрудненный синтаксис. «Книги Фельзена писаны "для немногих", – отмечал Георгий Адамович, добавляя однако: – Кто захочет в его произведения вчитаться, тот согласится, что в них есть поэтическое видение и психологическое открытие. Ни с какими другими книгами спутать их нельзя…»Насильственная смерть не позволила Фельзену закончить главный литературный проект – неопрустианский «роман с писателем», представляющий собой психологический роман-эпопею о творческом созревании русского писателя-эмигранта. Настоящее издание является первой попыткой познакомить российского читателя с творчеством и критической мыслью Юрия Фельзена в полном объеме.

Леонид Ливак , Николай Гаврилович Чернышевский , Юрий Фельзен

Публицистика / Проза / Советская классическая проза