Без приглашения

— Наших кубачинских не вижу вещей в ремонте. Добросовестно работаем, обеспечиваем прочность.

Он покачал головой:

— Думаешь, потому только не приносят? Если бы так. Нет, Хартум, редко наши изделия покупают, неохотно. Вот приглядись к эстонским украшениям. Какие серьги, какие брошки!

— Не круглые, не квадратные, топором, что ли, рубили?

— Эх, Хартум! Если б пожил в городе хотя бы год… Вкус надо иметь. За три недели не воспитаешь… Скоро обеденный перерыв — хочешь, поведу тебя к директору комбината? Работники нам нужны, кубачинских мастеров ценят.

— Такая работа, как у тебя?

Он долго в глаза смотрел, взглядом показал, что я мальчишка.

…Вечером дядя и жена его Белла проводили меня на пароход. Послали со мной подарки родным и друзьям. Когда пароход отчалил, я махал, махал рукой.

Видели бы, какой красивый город Баку, если смотреть с моря!

В БАКУ МОРСКОЙ ВОЗДУХ, У НАС — ГОРНЫЙ

С чего я начал? Из Баку вернулся, да? Первый раз гостил в большом городе и вот вернулся.

За восемнадцать лет своей жизни тысячу раз поднимался я с рассветом на крышу нашего дома. Почему никогда не смотрел на родной наш аул златокузнецов и на окружающие его горы с такой гордостью, с таким удивлением?

Да, с удивлением смотрю сегодня!

Чем объяснить это?

Вчера вечером спросил отца, отец пошел к директору комбината — его спросил: правда ли, что наш комбинат скоро переведут в Махачкалу?

Нет, нет, ничего подобного. Мало, что ли, носилось и носится разных слухов. Есть, конечно, люди, которым хочется этого. Можно таких найти и у нас в Кубачи, и в Махачкале; пусть даже и в Москве кто-то говорит — что с того? Без народа, без нас, кубачинцев, никто решать не станет, не те времена…

В Баку морской воздух, у нас — горный. Свежий, бодрящий, веселый воздух — поднимает, окрыляет, душу наполняет радостью и силой.

…Вспомнил жену дяди Раджаба, блондинку на каблучках. Разве не красивая? Очень красивая, хотя нашел ее дядя в другой республике. Я, когда гостил в Баку, не мог с ней говорить: чужая, холодная, насмешливая. Издали вижу по-другому. Жалко ее: не знает горожанка настоящей красоты. С родной своей крыши ищу, в какой стороне Баку. Зову через горы, через степи жену своего дяди: «Белла, Белла! Ты просила, чтобы рассказал о родном нашем ауле Кубачи, какой он, что хорошего в нем? Слушай! В крыши дедовской сакли буду смотреть для тебя, Белла».

Мой Кубачи! Он вцепился в крутой горный склон. Темно-синие дома — один над другим, как ступени древней каменной лестницы. Над плоскими глинобитными крышами тянутся из кривых, скрепленных известью труб дымы очагов наших — сплетаются в широкую серую косу. Дымная коса, цепляясь за деревья, плывет в ущелье, мешается с туманами и тучами, тает на границе неба и высоких снегов. Горные снега! Они как паруса в небесной синеве. Мчатся облака, и кажется, что пляшут горные наши снежные паруса, как и ваши морские, на синих волнах… Смотрю, смотрю для тебя, Белла. Вот ближние черно-зеленые горы. На них темный лес и пятна яркой травы. В лесу этом тысячи тысяч поющих птиц… Там пасутся стада соседних аулов, там живут на свободе гордые туры, охотятся орлы… Смотрю направо… еще, еще правей. Там скалы — в них каждый вечер спать ложится солнце. Ветры облизали вершины, и стали они, как тыквы, — гладкие и блестящие… желтые, золотистые, буро-зеленые. А вот и Мацабех-гора. Самая высокая, правда? Она близко — потому так кажется. Красоваться пришла перед кубачинцами, манит к себе. Нет, не просто к ней подойти. Путь к Мацабех-горе преграждает речка. Маленькая, зато шумная. Прислушайся — донесутся и до тебя звуки ее жизни. Кружится, бьется в берега, ворочает камни, гудит, как большая. Успокаивается в Сулевкентской долине… Торчит перед глазами Цицила — еще одна гора. Повернулась к нам отвесной своей стороной, — как занавес, закрывает от нас другие аулы. Вот бы отодвинуть, поглядеть, а! Приезжай, поживи у нас, Белла. Обогнем Цицилу, все рассмотрим. Нам это, ей-богу, не трудно.

А все-таки хорошо, наверно, что нет рядом Беллы. Вряд ли увлек бы ее, напрасно надрываюсь… Вспомнил, вспомнил: я ведь говорил, что, приехав, не узнал свой аул, по-новому увидел Кубачи. Истинная правда! Раньше все было обыденным, будничным. Наверно, потому, что раньше я не уезжал надолго ни от горы Мацабех, ни от горы Цицилы. Родных звуков, родных запахов не покидал, а потому и не умел ценить, не умел им удивляться.